Гурыч

Главы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, Эпилог

20.

Доски, прямо у моего лица. Темные, старые, древние. Или… это я в темноте. Я в гробу. Где-то в глубине души я сначала даже порадовался: большинство сталкеров упокоятся без обряда, покаяния и могилы, а тут полноценный деревянный костюм и весь мой. Значит, кто-то думал обо мне, нашел, притащил к людям и…

Закопал.

И вот тогда пришла паника. Я кричал, орал до хрипа и – со всей дури – колотил по крышке гроба. И не чувствовал боли. Потому что я был мертв, а мертвецы боли не чувствуют. Потом снова провал, тьма и забвение. И был мне сон.

Я так и не потерял сознания, очухавшийся Олег крепко отходил меня пощечинами. Мы сидим втроем возле костерка, рядом бушует Жарка. Никак не успокоится. Дрожим мелким бесом. Наконец Алена разлепляет губы.
– Мы что-то почувствуем?
– Нет. Просто уснете.
Это уже я ей отвечаю. Но уже знаю, что будет дальше. ТОГДА не знал, а теперь знаю. После очередного провала во тьму, в сон из гроба. Покойникам свойственно знать о той стороне. Раз получилось у Экса, получится и у них. Точно получится. Наемник ушел на покой, а у них, страшно сказать, миссия. Миссия мессий. Они уже знают, что в свой мир я их не выпущу и смирились с этим. Мы разговариваем – не открывая рта, точнее – я разговариваю с ними, я у них в головах. Они не могут уже идти, не могут даже стоять. И только что приняли по двойной порции гексазепама. Это их точно вырубит, а костер погаснет. Времени у нас не более получаса.

Писатель, молчавший до сих пор, вдруг соскоблил перчаткой немного инея, набрал в горсть, посыпал лицо, фыркнул и слабым голосом произнес:
– Да, дружбан. Знал, что пригодишься, но чтобы так… Больше, может, не увидимся, ты хоть вводную дай. Знаешь, ты сильно изменился, даже внешне. Стал походить на этого… как его…

Да, я понял. На Экса. Вот уж как-то не удивительно. Получая новую работу, всегда приобретаешь черты предшественника. Поступая в сторожевые псы, становишься похожим на собаку. А тут что-то непонятное: и цепной пес и супермен и костюм для этого… То есть, для Этого… Думал, сперва, что мне это кажется, но мысли стали жестче, короче, меньше эмоций, больше дела. И появилось самооправдание: я ведь теперь знаю суть вещей, я знаю, как лучше. Ничего удивительного, что у меня теперь спрашивают, что делать. Больше не у кого. Мысли мрачные, страшные, а еще начинает тошнить от знаний, от пафоса. Все супермены – уроды, хотя бы потому, что не могут сослаться на незнание и ошибки. Тьфу.

«Просто делай, что должен!»

Хрен знает, кто говорит это у меня внутри. Уже не голосом Экса. Ибо я знаю… мы знаем, что Экса уже… В пошлой фантастике так всегда бывает: пришельцы или какая могущественная хреновина принимают облик знакомого тебе человека, чтобы не травмировать и не озлобить. Сущий, прах тебя побери. Мудак ты. Я б тебе поклоняться должен и просить о милостях. А меня просто разрывает от ярости. Долбанный паразит в моем теле. Болт на тебя…

Голос приобрел знакомые нотки, СНОВА стал моим собственным, как тогда, в логове. И наглые интонации вернулись. Даже – злые.
«Заткнись, просто делай, придурок. Меня тоже от тебя тошнит, может быть!»

– Писатель, все будет как надо. У меня к тебе просьба. Лежи, засыпай и постарайся получше вспомнить то, что уже видел. Ну, голубое небо, природу. Место, где ты был, что тебе привиделось или приснилось. Помнишь, про сон рассказывал? Сможешь?
– А то.
– И вот, что. Говори, если хочешь. Если там чего-то не хватает – тоже говори.
– Без проблем. С желаниями у меня все в порядке. Девок можно заказать? И пива? Кальмаров охота, соленых, самых дрянных и дешевых, что б соль аж в губы впивалась, мне теперь, наверное, их уж точно не поесть больше.
– Боюсь, что можно. Но не удивляйся, если не окажется. У тебя теперь исключительно здоровая и порядочная жизнь. Да и девка… жена, даже, пожалуй – есть уже. Довольно с тебя.

Писатель скосил глаза на уже дремлющую Алену:
– Это да. Оно того стоило, дружбан. Мы с ней тут приватно поболтали, так. Вроде как сошлись, окончательно. Что было – то было, оставим все дерьмо с этой стороны, если ты не против. Значит, в рай меня засунешь, так? Адам и Ева, стало быть?
– Помолчи. Вспоминай, время дорого.

Умный мужик Олег, не от мира сего, я это всегда чувствовал. Взялся у нас ниоткуда и уйдет в никуда. Понял, что я хочу делать, ему б эту работу, а не мне. Сразу в красках начал описывать… да я и сам видел в его мозгу. Еще один оттиск земного бытия, свежий, нетронутый. Поле, лесок, лето, солнце, речка, небо голубое, это все его, родное… Сначала картинка была общей, как открытка. Но потом постепенно, добавлялось: пробежал кабан, не мутант, а нормальный лесной щетинистый житель. Сиганул русак, высоко прыгнув над травой, испугавшись кабана. Поспели ягоды, трава в колос пошла, в аккурат – первые белые и подосиновики полезли… Июнь. Цветет зверобой. Можно собрать, засушить, добавить смородиновый лист, малиновый… Отвар отличный будет. Проверено, нервы успокаивает, раны душевные лечит даже.

Я ему небольшой подарок сделал, просто не сказал пока. То тут, то там его будут ждать сюрпризы. Небольшой домик – вещь пошлая, особенно для того, кто живет на всем готовом. Но они его найдут. Пару лошадей, корову, пяток овец, куры… Всячина вроде косы в сарае. Не понравится – пусть идут и строят шалаш, им жить. Любовь возможна и при лучине. Но генератор… сгодится. С ветряком. И непременно пара ульев. Небольшое хлебное поле. Это было несложно, вроде «фермы» в социальной сети. Ах, где теперь все эти сети, все эти непуганные «пользователи». Играют в игры. В другом мире, с которым нам никогда не пересечься. К сожалению. Не шваркнуть этих игроков мордой об стол, не научить правильно жить, на земле и в мире. А, с другой стороны, может им нужно бы шваркнуть меня. Чтобы не искал виноватых. Потому вокруг такая жопа. Все мы не тем заняты, всем нужно что-то не то, вечно мир надо спасать. И опять будут нужны бесполезные герои, раз за разом. Вот только мир продолжит и после играть в игры.

Но – грустные мысли потом, до сеновала в деревне под боком у Сидоровича, когда вернусь и дам ему в рожу. А пока к делу. Я думал так. Если можно Эксу уйти туда, где он хочет окончить свои дни и для него нашлось местечко в другом мире, если такая пенсия нашла после смерти и Анатолия, почему бы не уйти еще кому-то, чтобы свои дни как раз где-то еще начать? Настоящую жизнь, без великой цели, просто чтобы жить хорошо. Глядишь, и выйдет что-то из этого. Будущее покажет.

В общем, все там есть. Как в индейском раю: в реках рыба чуть не выпрыгивает на берег, в лесах куча зверья. Никаких волшебных палочек, никаких артефактов, хотя соблазн был велик – толкнуть прогресс в отдельно взятой семье: электричество от ярких шаров, средство передвижения на антигравитационной основе. Но я отлично помнил, чьего порождения могут быть эти полезные аномальные штуковины. Это споры зла. За них всегда будут воевать, за новые граали и хрустальные шары. Придется Писателю попотеть, захочет – взлетит, он мужик головастый и руки растут – откуда надо. Может, подкину им, со временем, каких соседей, надо же будет куда-то девать осчастливленных, выпросил же список на первые пятьсот лет. Но уже тогда я знал, что именно это утешение несбыточно, более никаких пришельцев туда не будет. Это будет своеобразный анклав, запасник, заповедник, стопроцентный шанс привести людей, их потомков к настоящему человеческому счастью, по пути добра, дерзания, светлых помыслов. Почему нет? Лучше пусть будет шанс, чем не будет его. Может и для моего мира это станет впоследствии спасением. Кто знает, может, еще когда-нибудь пересекутся наши реальности и «прыгунов» будет столько, что…

«Принесут они добра. Огнем и мечом. Для плохих людей просто не останется места. Держи карман. Знаешь, сколькие думали так же?»
– Заткнись. Не до тебя. Я знаю, на этот раз все будет хорошо. Не получилось у всех – получится у меня.

Вот только есть у меня дело. До того, как это случится. Оно касается двоих высших сущностей и меня. Но это потом. Я чувствовал, как тепло покидает человеческие тела, как кровь останавливается сначала в пальцах, потом в конечностях… Легкие судорожными слабыми рывками все еще вгоняют морозный воздух в грудь, но сердца тоже начинают снижать обороты…

Они умерли одновременно. Все трое. То есть, четверо. Это был мой, точнее, наш – с Сущим, второй и последний подарок: не один ребенок, а два. Девочка и мальчик. Каждый – все с той же частицей Сущего внутри, ради которой и был проделан весь этот путь. И никакому Монолиту не добраться больше до нашей общей надежды, потому что этот мир создан у Сущего, без участия Монолита. Он теперь только на одной оси. И в нем будут плодиться и размножаться. В момент смерти здесь все они возникли – там. Я видел как две фигуры, взявшись за руки, идут по высокой траве прямо к небу. И вскоре скрываются за холмом. Тут начинается гроза, дождь, я поднимаю лицо вверх. Вода льется мне навстречу, я ловлю капли ртом и понимаю: это кровь. Потому что небо красное как свежий кусок мяса. И это уже не гроза.

Это выброс. Небо все больше наливается темным, потом становится коричневым, потом в нем прорезаются продольные полосы, делающие его деревянным. Это снова доски гроба. И я снова стучу в них, но не слышу стука.

А после слышится скрипучий старушечий голос:
– Лежи, касатик, лежи. Хмарь пройдет скоро, лежи, спи…
Только тогда замечаю: я же на самом деле не достаю досок, потому-то и стука нет. И гроб какой-то… просторный слишком. И светлый. Запахло керосином. Пытаюсь пошевелиться, переворачиваюсь набок. Я не в гробу, в хате. На лбу мокрая тряпка. Почти под потолком – то ли печь высокая, то ли потолок низкий, тело и ноги прикрыты, если наощупь… бараньим тулупом. Бревенчатые стены, черные, старые, но никакой мистики, просто темное от времени дерево. Пахнет непередаваемо: плесенью, но самую малость, больше чем-то пряным, сухой листвой, банными вениками, примешивается чеснок и лаврушка. Чувствуется запах крови и свежатины, возле печки – эмалированное ведро, а в нем ощипанная большая куриная тушка. Дощатый стол, за которым сидит маленькая сутулая фигура, возле ног – ведерко поменьше, из оцинковки, в него падает кривыми ленточками картофельная кожура.

В общем, оказалась эта старушонка не призраком каким, а просто обычной полулегальной возвращенкой, жила тут давно, отправила в 86-м детей от плохой доли, сама же проводила их до Луганска и вернулась домой, мыкаться показалось ей зазорным. Так и жила – исключительно своим хозяйством, как возникла аномальная Зона – не помнит, все больше говорила про урожай скромного огородика, немногочисленную скотину.
«Какая такая Зона? А, эти, что ли, затягушки и хлопуши? Так они, сколько себя помню, были тута. Молодыми бы были ишшо, тыквы бросали в них, так бабахало! А дед за это драл нас потом, хворостиной. И дети мои тож баловали, быват. Свинью лесную в Свечку заманят, потом с мясом приходят. А уж я их той же хворостиной: догонит однажды свинья-то. Эва. «Возникло». Эх, касатик, видать шарахнуло тебя сильно… ничего, подлечу…»

Вот не могу уже вспомнить, говорили мы… голосом… или это в мозгу у меня звучало. Вот не помню и все.

На ноги я встал через несколько дней, на дворе был уже сентябрь, так бабка сказала. Впрочем… уже в этом я сильно усомнился, потому что помнил: она рассказывала, что куры у нее как раз в начале сентября нестись перестали вдруг, а потом, почитай, с полсотни дней прошло, так как меня в капусте нашла – снова начали. В капусте – в прямом смысле.
«Как громохнет в огороде, я туда. Думала, молния. Ан нет, гляжу – мужик, синий весь, тощий, холодный, как ледышка. Доперла тебя до хаты, а ты аж двумя одинаковыми голосами гуторишь, за себя и еще за кого-то. Чокнутый, думала сперва, тут такие бывали. Я на них обычно собачек спускаю, лихо творят. Нездешние, все твердят, как попали, мол, сюда, вроде как через какую-то нору провалились или ветрокрутом унесло. Пьяные, может, либо грибками побаловались, психи. Я собачками таких и отгоняю, они у меня огнестрелов этих не боятся. Если бы ты не у хаты встрялся, а так же пришел – они б и тебя подрали. Они и кинулись, было, а ты рявкнул на Белуха-то, тот и помер, прямо на месте. А сам потом в горячке метался, материл весь свет, тот возьми и затрясись. И так весь сентябрь, о, как. Да с дожжами еще, льет и льет. Жар был у тебя, изнутри горел, трясся, показалось, будто светиться стал. Видать, небесная вода тебя и охлаждала, лилась и лилась, я думала, сперва – потоп. Прощения ты еще просил, в горячке. Избавить тебя, мол, надо, от чего – не поняла. В общем, тогда трясти землю перестало. А как ты очуживаться стал – снова затрясло, но очнулся – отпустило. Снова тихо и дождь кончился…»

Комбинезон свой, прожженный и рваный, кое-как зашил, благо бабка иглу дала и ниток, сразу видно, самодельных. А ботинок был только один, второй так и валялся между капустных грядок, рядом с большой вмятиной в земле, где я и нашелся. Там же, в огороде и рюкзак обнаружился.
«Мешок-то? А я и не трогала его. Проклятое это дело, были тут с мешками, камушками светородными, мне этого не надо, злое чудо носят тута в мешках. Вот помер бы ты – я в его выкинула в овараг. В овараге уже лежат такие, в яме-светунье. Ты не ходи туда. Пойдешь – не ворочайся, значит злородный ты, уходи тогда совсем, сам!»

Принес рюкзак, изрядно пострадавший в Жарке, в дом, стал развязывать… а никак, веревка будто спеклась, ссохлась с тканью, даром что под дождем все месяц или больше валялось. Но развязал, еле-еле. Руку сунул – тепло, сухо, почти пусто: початый медпакет, личная мелочевка вроде фотографий… а потом гляжу: не мой рюкзак. Писателя! Его фотки-то. Видать у бабки разум мутится, не первый я такой тут… очухливаюсь, но раз чужой шмотник при мне, мой тогда где? Хоть и не велено, но пошел к той яме-то. Светунье. Вроде волчка Трамплина, только светится. И в ней вижу: мой, мой рюкзак! И пулемет Э… мой пулемет! Валяются прямо под этим волчком. И, вроде как, вещи Алены… Торчат из другого рюкзака. Неудивительно, ее шмотник пострадал больше всех, прогорел до дыр. И еще один рюкзачок, весь в пепле и копоти, но вроде почти целый. А еще кости…

Тут я снова чуть умом не тронулся, представив, что взял я Протуберанец, использовал прямо рядом с замерзшими телами своих друзей… можно ведь их уже так называть, верно? И провалился обратно в эту реальность вместе с двумя морожеными трупами, а собачки, видать тела-то подъели. И верно, вон два черепа там. Нашел суковатую палку, вытащил рюкзаки, подтащил пулемет, потом подкатил один из черепов, думал вытащить, разглядеть, когда серая туша, налетев, сшибла меня на землю и я покатился с вещами в руках, больно саданувшись несколько раз о какие-то камни в траве. А надо мной раздался голос. Старушечий, но вдруг ставший громким как усиленное многократно эхо:
– Что, касатик, таки пошел сюда? Тебе ж не велено было. Я уж тебя и отпустить собралась, честь по чести, даром что ты собачку убил мою. А теперь придется тебе мне послужить, да…
И ошейником в руке трясет. Я пытаюсь что-то сделать, да забыл, как мне с тем, что внутри меня контактировать-то… А эта гарпия аж трясется от смеха.
– Нет-нет, касатик! Ничего не получится. Ты ж моего медку попил, забыл, что ли? Метался в бреду все, умолял то, что внутри тебя сидит, отпустить тебя. Ну, или уснуть, чтобы пока ты есть психбольной – желания твои не исполнялись. Уговорил, видать. Так что…

Дальше слушать я не стал. Взял пулемет на руки – ремень-то пережег… там… Повел стволом, старуха как завизжит! И глаза ее желтизной стали наливаться. И у собак ее тоже, те стали появляться будто из-под земли, со всех сторон. И все в ошейниках. И тягучий шепот такой в голове: «Касаааатииик!»

Посмотрел по сторонам: будто лес со всех сторон и к хате приближается на глазах, а в лесу том повсюду загораются глаза, такие же желтые… Передернул затвор и тут… собака. Здоровенный пес-полукровка, волчьей породы врезается в меня, подбежал и прыгнул, пока я по сторонам смотрел, обеими лапами прямо на грудь и как есть толкнул меня в аномалию. Время от ужаса будто замедлилось… или это проснулось снова что-то во мне… я услышал жуткий удаляющийся рев, в котором еще угадывались нотки старушечьего шамканья: «Бобик, сучье семя! Скотина безродная, приблудина гнилая! Зря я тебя от служивых укрыла, ворюгу! Ну, ничего, теперь вместо лакомого на обед тебя, стервеца сварю, вернись только!» И – глаза собачьи передо мной. Вцепился я тогда в шкуру этого пса и не выпускал уже. Так мы с ним и полетели, снова в чертову тьму забытья… Единственное, о чем я так горько сожалел – что кости там, непогребенные. Писателя, Алены. Их здешние тела…

«Здешние? Ну ты и идиот!» – Мой собственный голос вдруг устало громыхнул где-то между глазами и затылком. «Идиот» явно Его любимое слово. – «Какие «здешние!» Мертвецы не могут в порталы ходить, это даже новичкам известно! А то, что на черепе половина зубов – нержавейка, этого ты тоже не заметил? Все, уймись. Нельзя тебе быть Мерлином-шмерлином, лучше шалтай-болтаем у костра, это ты прав. Я тут еще посплю пока, первый раз за многие годы, а ты переквалифицируйся пока из супермена снова в поисковика-недоучку, добро? Чудеса тебе пока доверять нельзя, впечатлительный ты какой-то. Позже поговорим. Доберешься до Кордона, тогда и покурлыкаем, что тебе дальше делать, а пока ПРОСЫПАЙСЯ!»
Мои пальцы разжимаются, выпускают собачью шкуру, оружие, рюкзаки…

… глаза открываются и передо мной – доски. Крышка гроба. Стоп. Это мы уже проходили… И голос…
– Мииилок, очухался? А кричал-то все, кричал… На-ка, вот, попей отвару…
Вот тогда я действительно заорал изо всех сил, но было уже это снова во тьме.

Кошмары снились мне еще с неделю, а может и больше. Но, в конце концов, с отвара удалось перевести меня на бульон, а потом стал я и нормальную человеческую пищу принимать. Домишко был маленький, с закопченной печкой, метен так себе и неудивительно – старухе было лет девяносто. Детей своих после катастрофы на ЧАЭС она отправила… впрочем, нет, нечто подобное я уже рассказывал, не буду больше зацикливаться, а то еще какой кошмар вспомню.

Хуторок стоял на самой окраине Адамово, той самой деревни, что мы прошли в самом начале похода, дворами, где Экс еще прикрутил трупы на столбы, чтобы собаки нас не почуяли. И где, вроде, поблизости выжившие Ястребы обитают. Но не до них пока. Бабка, что меня к жизни вернула… Степанидой ее звать, хотя зовут ее чаще Ягой… Услышав это впервые, я от страха и воспоминаний о кошмаре вырубился. Собирает травки, грибы, делает отвары, снабжает сталкеров всем этим, они благодарят ее продуктами. Так и живет. Зверье ее не трогает, более того, приручила двух полуволков (так она называла псевдособак), бывает, что и остальных подлечивает.
«А чего, этот ваш, гигант, что ли, подумать: так вроде цыпленка – большой, глупый, ты к нему добром, он кроткий становится…» Правда, видел потом одного – на задворках, ночью. Вдоль плетня ковылял, подранок, может. Но чтоб вот так жить, один на один с мутантами… не, что-то в бабке не того, думаю.

Меня, как позже поведала, в буряках нашла, комбинезон мой, и так штопанный, зашила, мешки не трогала, вернула все, как есть. Выходила, худой сильно я был, тощий, будто носило меня где-то с месяц… да так оно и было, потому что когда я окончательно встал на ноги, она мне сообщила, что на дворе уже сентябрь. В этом месте я вырубился второй раз. А вообще, затемнения рассудка… вот тогда как раз и стали приходить. Если раньше для потрясений мне нужно было заснуть, потерять сознание, провалиться в темноту, то теперь это было как легкое головокружение, в глазах немного рябит, потом все проходит. Нет, не просто недуг, а ВСЕ проходит.

В первый раз это случилось после того, как я попрощался, наконец, с Ягой и, таясь за кустами и развалинами от дневной деревенской живности, кое-как пересек деревню, проскользнул в тоннель и направился в сторону Кордона. Как уж прошел сам тоннель – это плохо помню. Кажется, там тоже все было не слава Богу, но в конце концов забрезжил свет и я оказался на дороге, той, что ведет от тоннеля прямо до военного блокпоста на Периметре, мимо АТП, а потом и проходящей возле заветной моей родной деревеньки. Бабка дала мне в дорогу длинный брезентовый плащ и пару литров своего отвара, точнее настойки на мухоморах, ею она меня и отпаивала. «От душевных ран и кровопивцев изнутри», так выразилась. И рецептик сообщила, пригодится.

Взвалил я рюкзак с жалкими пожитками, среди которых был и Протуберанец с вплавленным КПК, тот самый. Оберег. Еще остаток патронов к FN Minima, немного еды, злосчастная «котлетка» баксов Экса, мелочевка вроде початых облаток с таблетками капитана, в которых осталось всего пара таблеток. И личные вещи Писателя с Аленой: фотографии, писательский кованый узорчатый нож, какие-то письма, КПК и сувенир на память – розовая такая аленина заколка, в форме бабочки. Носила зачем-то, но никогда не видел ее у нее в волосах. Рюкзак на одно плечо, пулемет повесил на другое… как вдруг пришло в первый раз… то самое. Все вокруг посерело, покрылось рябью и – снова стало солнечным днем, даже, кажется сентябрьским понедельником. Десятью часами утра.

АТП обходил по широкой дуге – бандитня там отмороженная, ну их нафиг. Стрельбы не слышно, видать перепились и спят. А может и бюреры похозяйничали. Наши-то там на ночевку не встают – ученые уже. Последним таким ученым Муха стал – бюреры его на крышу загнали и давай внизу шарашить по шиферу. А Муха в ответ из обреза. Ни в кого не попал, осколок шифера ему какой-то нерв перебил, рука плохо двигаться стала, к докторам собирался все. Ушел живым и то скажи спасибо, правда, пришлось с крыши сигать. Подвернул бы при падении ногу – сожрали бы. Говорили, там подвалы есть, оттуда эти твари приходят… но никто этих подвалов не находил. Или не возвращался, если слишком хорошо искал. В общем, карательную экспедицию решили не посылать, нажрались – с нервов… И забыли.

Подходя уже к дороге, заметил сразу три полностью сбившие меня с толку вещи. Во-первых, само полотно, оно было, конечно, не идеально новое, не отремонтированное, но такое впечатление, что не такое ветхое и раскрошенное, к какому быстро привыкаешь здесь, в Зоне. С другой стороны, раньше я не особо обращал на это внимания, военные здесь несколько раз обновляли асфальт и разметку – все-таки все комиссии ихние по той дороге ездят. Вроде все сходится, но что-то не так. Запах. Непередаваемое сочетание сухой травы, пыли и разогретого… битума. Что-то новенькое, кому-то понадобилось заливать битумом швы на дороге, по которой никто кроме вояк не ездит. Ни гражданские машины, ни тем более автобусы. Только я это подумал, как взгляд мой сам прыгнул на уже видневшуюся автобусную остановку и будто заметался, не найдя привычного серого пятна, потому что это самое пятно было цветным. Кто-то покрасил остановку. Она была такой, как…

В мирное время. Такое выражение только и нашлось в мозгу. И третье: по пути сюда я не встретил ни одной аномалии! Да и сам, будто потерял осторожность, будто не нужно было здесь озираться и прислушиваться, ловить горячие волны воздуха. По-прежнему не было слышно ни криков, ни выстрелов, ни рыка дерущихся мутантов. Но то, что я увидел в следующий миг, совершенно меня потрясло, да так, что я скатился с дороги кубарем, в почти несуществующие кусты, вытягивая шею и стараясь разглядеть невиданное чудо.
«Кстати, ты не заметил, что обочины дороги подстрижены. Потому и спрятаться тебе теперь практически негде. Тоже мне, сталкер! Суслик ты подберезовый!»
Услужливый издевательский мой собственный голос в голове. Проснулся, значит.

Небольшой автобус ПАЗ издалека узнать было совсем нетрудно: характерная нависающая кубатура над относительно тонкими колесами, запоминающаяся кабина, легкость и топорность одновременно, но что-то в этой машине было не так. Даже не само появление явно гражданского транспорта поразило, сколько то, что он остановился на окрашенной остановке! Ну да ладно, вдруг экскурсия какая или гражданская комиссия… может, за время моего отсутствия вправду исчезли аномалии, все же кое-что мы сделали, что могло закончиться не только пожиранием других миров «серыми дырами», сама мысль о которых казалась здесь дикой и даже кощунственной. Может и радиация уменьшилась в нашей реальности, решили легально снова возвращенцев заселять, пустили автобус…
«Уговариваешь себя? Ну-ну…»
Ну не сволочь?

Мысли прервались сами, когда ПАЗик, погрузив пассажиров, отъехал от остановки и, медленно набирая скорость, поехал по направлению к мосту… тут я, не поворачивавшийся ранее в ту сторону, увидел еще кое-что. Мост был целым. Ну… конечно, его наверняка отремонтировали, раз тут такие перемены…
«Да-да. А кумачовую ленту «Слава колхозникам СССР, труженикам и кормильцам!» – это специально ради антуража повесили, для напоминания о темном прошлом!»

Автобус, к моему вящему удивлению, не был консервной банкой на колесах, скошенные назад силуэты закрытых в жару окон и странная белая коробка на крыше выдавала… кондиционер. Значит, я не мог, к примеру, попасть в 70-е годы…
«Умница! Растешь! А теперь смотри! Он тебя точно заметил! Как думаешь, гармонируешь с пейзажем или сейчас быстро догадаются, что ты не новая порода саксаула?»
Точно, водитель, поравнявшись со мной, будто бы замедлил ход автобуса, через довольно крупные окна я отчетливо видел, как он показывает пальцем прямо на меня. Как люди по одному прирастают к стеклам, стараясь рассмотреть невиданное зрелище: заросшего мужика в линялом и подранном брезентовом плаще, с видавшим самые откровенные виды рюкзаком и…
«Пулеметом на плече, умник. Как ты сам думаешь, что они сейчас будут делать? Торговать с тобой «волчками»?»
Транспорт, не открывая дверей, вдруг резко газанул и помчался в сторону моста, одновременно добрая половина пассажиров вцепилась в трубки мобильников…
«Не иначе, в кровавое КаГэБэ звонят. Жди гостей!»

Не было ни сил, ни желания реагировать на это, я уже боком выходил из покатого кювета, приближаясь к остановке. В изнеможении плюхнулся на лавку. И обомлел. На плоской дощатой поверхности с прорезиненными сидениями лежало что-то маленькое и яркое. Заколочка, почти детская, розовая, в форме бабочки.
«Смотри еще. Внимательно смотри!»
И голова будто повернулась сама, уперев взгляд в пыль… да, на забетонированной площадке подметали, судя по всему, не ежедневно, так что я сразу заметил, как что-то тускло блеснуло среди растоптанных окурков и небольших камешков. Подошел, нагнулся, поднял. Монета. Две копейки. Герб со снопами и земным шаром на аверсе и цифрой на обороте… 2012. В моей голове немедленно ожил голос Экса и вряд ли это были происки того аномального существа, что угорал сейчас над своим живым транспортом, сидя в моем теле и любуясь на мое окончательное офонарение. Хотя…
«Есть такие реалии во Вселенной, где наши уже на Марсе. Думаешь, шучу?» – напомнил мне издевательски услужливо голос наемника из моей головы. И я отчетливо представил, как он садится с такой же автобус на этой самой остановке.
«Ты еще окурки его самокрутки поищи, чтобы поностальгировать, пока сюда не примчатся несколько милицейских машин и возьмутся за тебя всерьез!»
– Прекрати, слышишь? Ты ведь вряд ли подставишь меня, засранец. Продырявят твой живой говорящий костюм – будешь до скончания века со мной в могиле лежать. Это если сдохнуть у меня получится до окончания уговора на пятьсот лет! Но ты прав, рвем когти.

Разговаривать с пустотой, как это могло показаться со стороны, вообще свойственно доброй половине сталкеров, особенно после знакомства с пси-полями. Бредущий вдоль дороги вооруженный голодранец, разговаривающий с собой, тоже явление несколько подозрительное.

Еще дважды мне пришлось прятаться: однажды в кусты от какого-то дачника, а в другой – от такого же автобуса, идущего в обратную сторону. Таясь и пригибаясь, я стремглав перебежал дорогу и нырнул в кусты на краю… распаханного поля, преодолеть которое было делом непростым, поэтому несколько раз я падал на землю, просто от нервов. Пересек поле, дальше снова кустами. С холма показались дома нашей деревни – ровные крыши из шифера, металлочерепицы и крытые железом. Все до единой – утопающие в ухоженной зелени фруктовых деревьев. Я смотрел на дымки из труб и выл в голос. Не было никакого Сидоровича, никакого Кордона, никакого Седого… Два из трех самых могущественных существ во многих реальностях сидели где-то в репейнике рядом с обочиной спокойного, живущего своей жизнью солнечного мира, которому не было никакого до них дела. Тогда я понял – по тишине внутри, что Сущий внутри меня, почувствовавший было власть надо мной и поймавший кураж, тоже, мягко говоря, потрясен. Он получил самый важный урок: в мире, который не находился ни на одной из осей, он был решительно никому не нужен. Более того, сдается мне… что почти все его способности, да и мои тоже, здесь не работали. Вообще. Этот мир – как жил, так и жил, а мы здесь были бродягами, прохожими… бичами, как выражались в славных 70-х. Но не сталкерами. Здесь не было ни Зоны, ни сталкерства. Здесь летали в космос, мечтали о звездах и находили свое место на земле. Мы чувствовали это очень остро и ощущение это было самым обидным из всех, что я знаю. Экс вовсе не дурак, что отпросился именно сюда и я ему искренне завидовал.
Оставалось только спросить себя… в смысле – Его. Или это Он спросил меня?
– Ну, что делать будем?
– Да все то же. Драпать.

И мы драпанули. Все вокруг снова посерело… Мы – «прыгнули».

Внизу под холмом вновь возникли огоньки. Получилось или нет? Заливисто играла гармошка, ее перебивало громко работающее радио… А двое в одном теле смотрели с холма на это…. смотрели несколько минут, пока один из них спросил:
– Ну что, еще разок?
И человек в драном плаще с пулеметом на плече сам себе ответил:
– Да, давай еще. Что нам еще делать-то. Семь – волшебное число. Может быть, получится на этот раз.
И потом зло добавил:
– Никогда бы не подумал, что поганая рожа Сидоровича, мутантское отродье, разоренная деревня и Зона, по которой ходит кучка выродков – то самое место, куда я когда-нибудь захочу вернуться снова. Я в самом деле идиот, дружище, если стремлюсь вернуться в свою… нашу помойку.
И тут же снова сам себе ответил, тем же голосом, но с нагловатыми интонациями:
– Да, ты в самом деле идиот, идиот. Но даже у такого идиота, как ты, есть дела дома, если дома есть дела. Кроме того, ты мне пока еще должен. Нам ведь нужно нанести визит кое-кому. А то он уже обрадовался, что мы не придем.

И мир вокруг посерел снова…

А в этом уголке реальности все осталось как есть. Кроме одного: фигура на холме у Сидоровки исчезла. И больше никогда уже не появлялась. А радио местной сети вещания совхоза «Красный партизан» кто-то переключил на трансляцию футбольного матча «Спартак (Ростов-на Дону) – Динамо (Припять). Наши сразу повели: один-ноль…

______________________________________________________________________

Впервые опубликовано: www.gurich.ru, 05.11.2012

Редакция 11.12.2012

(с) Дмитрий Гурыч, 2012