Гурыч

Главы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, Эпилог

17.

Кровь и пот заливали глаза – ветка какого-то шипастого растения рассекла кожу на лбу, зацепив левую бровь. Щеки горели от новых и новых скользящих ударов местной растительности по лицу и облегчение я испытал лишь однажды, поскользнувшись и рухнув прямо рожей в пахучую тину небольшого озерка, даже скорее огромной лужи. Замер. Странное наслаждение – остужать разгоряченное и избитое лицо в чем попало, в стоячей воде посреди Зоны.

Точнее – где-то на севере. За ЧАЭС и Припятью. Откуда мало кто возвращался. Да и о тех, кто смог выбраться – большей частью легенды, так что в действительности вовсе и не факт, что побывавшие здесь действительно изредка возвращаются.

Бежал я уже минут десять, по ощущениям… в смысле – по лесу. И не единым куском это помнил: будто вырванными эпизодами, страницами какого-то кошмара. Не отпускало ощущение общей слабости, мерзкого коматоза… ну вроде бывает так, что чувствуешь затекшую ногу, застоявшуюся кровь, чувствительность возвращается рывками, с болью и горячим потом… как сейчас, потому что затекшей была вся моя голова… изнутри. Мозг лежал в ней ледяным оттаивающим комком, а ноги несли меня, получувственного, через неведомую лесную чащу… Будто зомбированного. Или не «будто»?

Что вообще за хрень? Ведь я только что… Бежал в свет. Меня переполняло величие момента… ну, как-то так, в общем, будешь думать о таком большом и глобальном, когда носом к носу соприкасаешься с настоящим чудом. Долгий путь, сквозь испытания, пальбу, кипячение мозгов, предательство… Все это отошло на второй план, я простил Алену, Писателя и даже Мурашкина. Главное – здесь и сейчас. Я – дошел! Один из немногих и наверняка последний из этих великих сталкеров, что видели Свищ перед собой.
И что-то должно было случиться, какой-то итог, награда… Хоть что-нибудь!

И вдруг – ватный провал и я снова падаю в какую-то вонючую воду, как тогда, в Темной долине. Будто и не было никакого чуда и все, что у меня есть – распухшая рожа, рюкзак, весьма не тяжелый… Пулемет на месте. Серого дымчатого шара, который я должен передать Алене, нет. Как и самой Алены. Как и Писателя.

Но что-то есть, точнее – кто-то. Я чувствовал их каким-то волчьим чувством. Что-то точно произошло со мной… там. И если раньше я мог видеть нутро человека в виде свечения в ратиосфере, то теперь я мог чувствовать – на расстоянии, без визуального контакта. Это были как комья тепла, плоти, жизни, будто пространство сгустилось и образовало этих… Существ. Они меня окружали и знали, где я. И что я один.

Это были люди… ну, почти люди. Они окружали меня не таким уж и плотным полукольцом, как серпом концами вперед и уверенно гнали сквозь лес, зная, что я никуда не денусь, только все больше и больше буду выбиваться из сил, возьмут же они меня голыми руками. Я чувствовал их сущность. После того как я приблизился к Свищу… уже не помнил, что случилось потом… в общем, я стал чувствовать. Аномалии, радиоактивные пятна и живых тоже. Животных, людей и полулюдей. Именно такие сейчас гнали меня вперед, не торопясь, но и не отставая. Помимо человеческого что-то в них было от мирового холода, от зла. Как ледяные глаза, ясные черные кристаллы, так мне это представлялось. И я тогда еще не знал, что так выглядят частицы Монолита.

И вдруг понял, что они и кто они – инородь внутри людских тел, что это как паразиты и что они – тоже ВИДЕЛИ. Так же, как я видел их, как видел аномалии. Монолит каждому своему адепту отдает такую частицу и она растет в его теле, придавая носящему великую силу видения и стойкости к аномальным явлениям и выбросам. Когда монолитовец умирает, его труп приносят Монолиту и частица возвращается к прародителю. Но есть и те, чьи тела остаются где-то на просторах Зоны. Они сгниют и осколки Его будут лежать, дожидаясь своего часа. Медленно расти. И видеть все вокруг. И Монолит будет это видеть. В конце концов, они будут настолько велики, чтобы породить новое поколение невиданных артефактов, которые заботливые и алчные руки людей растащат по свету. Они оживут и разнесут новые осколки новым носителям. И круг повторится. И потом снова. Настолько, пока хватит Зоны. И Земли. Воля Монолита гнала своих рабов по моим следам и они не собьются с пути.

На бегу, выбрав момент, когда не было риска получить очередной толстой колючей веткой по голове, я посмотрел на часы. До рокового полудня оставалось меньше часа. Мне нужно во что бы то ни стало оказаться как можно дальше от… места, где я снова очухался вот так, прямо на бегу. Без своих попутчиков. С тяжеленным пулеметом и рюкзаком Ястреба за спиной. Не было никакого шанса, что преследователи собьются со следа. Мне могли помочь три вещи.

Увеличение дистанции видимости. Может быть мне удастся наткнуться на просеку или поляну… где пулемет куда полезнее, чем в чаще… Нежитное… это, наверное, поселок… может быть даже всего лишь хутор… но им придется выйти на открытое место… под мой пулемет. Не было никакой возможности взглянуть в КПК, но я был уверен, что отметка Седого недалеко и что я бегу прямо к ней… Потому что если это не так… Мне крышка тогда, вот что. А тут, в этой траве, с редкими перьями камыша, среди темных и длинных стволов деревьев и куртин густого колючего кустарника – тут монолитовцы укокошат меня, как оленя. Прицельно, из укрытия. Окружив.

Еще может помочь… болото. Просто потому что там нет деревьев и… болота в Зоне славятся своими мрачными историями. И если над образами духов, выходящих из пузырей болотного газа, новички обычно посмеивались, считая это либо баснями, либо последствиями отравления этими самыми газами, то над пропажей людей не смеялся никто.
Последний случай произошел за четыре дня до начала нашего похода. Группа сталкеров спряталась от выброса в сарае на одном островке, в каком-то километре от Насоски. Несли они самое дорогое – почту, посылки из-за Периметра. И двух новичков вели. Через реку их перебросил один лихой мужик, алкаш, с той стороны, у него моторка, сам построил и сам мотор собрал. Контрабандисты его сильно уважают, прозвали – Водяной. В общем, сообщили по рации местонахождение, а потом сигнал пропал, совсем. Сидор еще сказал тогда, что нет на этом месте никакого островка, а если и запамятовал, то уж сарая точно никогда не было. Могильник там был когда-то, еще при царе, скот после эпидемии закопали, а вода на теперешние Болота уже потом пришла, как шлюзы ниже по течению построили и подтопления время от времени начались. Могильники, говорят, тоже того… подмокли, короче. И после никто даже не думал ходить в тех местах, не то, что селиться. В общем, канула группа. А через день новичка одного Борька Патрон обнаружил. Тот в куполе церкви сидел. Пытались расспрашивать – молчит. Так слова и не сказал никому. Онемел. И поседел вдобавок, что серебряный рубль. Сдали его воякам, а те, вроде упекли болезного в дурку. А может и шлепнули. Ходили слушки, что есть у них любители.

Вот только о болотах на Севере толком не рассказывали ничего. Так, трепали немного, кто тут краешком ходил. Больше было сказок-пугалок и явных выдумок. Некому по делу говорить. Отсюда не возвращался никто. Может, тут и болот-то никаких нет…

А третье, что могло мне помочь – чудо. Вот с этим как раз никакого недостатка, вашу мать. С этим тут никаких проблем. Только чудеса здесь какие-то левые, заподляны. Как в детстве: попросишь велик покататься, уговоришь, залезешь, поедешь и тут на всем ходу штанина в цепь на шестерню… И не оттого обидно, что больно, а что – не поехал…

Замечтался, но вовремя включил тормоза. Было уж, от чего застыть вкопанным… Чего я до сих пор не понял, так это того, было это там, где я увидел, ну, в действительности или… появилось по щучьему велению по моему хотению. Ведь я говорил уже: со мной что-то произошло там, у Свища.. которого я совсем не помнил. И пока я не мог осознать, что со мной. Как дежавю, почему-то преследовала мысль: мое желание сбудется. Может даже – сбылось, вот оно. Самым трудным тут было определить, к чему именно относится такая убежденность: к прошлому, будущему или кромешному бреду.

Все три желания сбылись сразу и вдруг, три в одном. Я только что несся сломя голову вперед, не знаю, что на меня нашло. Это точно был не страх, наверное, какой-то болезненный задор, что ли. Я встретил матерых существ в незнакомом мне месте, ощутил их присутствие и узнал их суть дарованными мне новыми чувствами, которыми едва-едва могу и умею пользоваться. И вот после обретения такого богатства – сгинуть, уступить? Ни фига, ребятки!
Суть сталкера в том и состоит: забраться в полную… ну, понятно, куда… а потом еще и выбраться с прибытком, пусть и парой пуль в тушке… А такого добра у них наверняка навалом. Что-то не стреляют, странно это. Гонят и гонят, будто знают, куда. И вот, постепенно разогнавшись в своем беге так, что деревья и кусты стали каким-то мелькающим маревом… Перестав обращать внимания на хлещущие ветки… вылетел как пробка из бутылки – из чащи, мгновенно оборвавшейся, будто отрезанной неведомым ножом.

В целом, так оно и оказалось. Посреди густого леса возникла огромная поляна и я вылетел на нее… оказавшись в воздухе, судорожно задрыгал ногами и рухнул вниз, пролетев метра четыре вперед и полтора вниз, грохнулся на что-то мягкое, так и не разглядев на что, просто ноги коснулись почвы и повсюду полетели брызги, целый фонтан… …И растворились в воздухе, не достигнув земли. Или воды. Или что тут было.

Поляна, точно вырезанная ножом посреди леса, идеально круглая, метров пятьдесят в поперечнике. Она была слишком ровна краями, возмутительно правильна в своей форме, как будто в лес воткнули гигантский стакан, словно в тесто для пельменей, а потом вырвали кусок неизвестно куда… То, что оставалось на месте этой аномалии, казалось чем-то… нереальным. Такого просто быть не могло! Прежде всего, мне действительно показалось, что поверхность аномалии утоплена в окружающем пространстве где-то на метр – как у края, а где-то на добрых полтора, виднелись две ямы доброй пятиметровой глубины, в самом центре, будто аномалия сходилась своеобразным двойным конусом к середине. Но – все это действительно только показалось. Стоило мне переступить пару шагов в сторону, как исчезли и ямы и обрыв, отделяющий нормальный земной лес от этого странного образования. Мои ноги погрузились во что-то настолько мягкое, похожее на живой мох, что, казалось, он аккуратно обвивает мои ноги своими мягкими отростками… Я бросил взгляд вниз, но не увидел тела ниже бедер, оно пропало в дрожащем мареве, жидком воздухе, как это ни глупо звучит. На секунду показалось, что в этой массе, стелящейся по земле, я вижу собственное отражение!
Шагнул – и иллюзия пропала, уступив место иной. Тогда я посмотрел на край земного леса, на срез, с которого только что свалился. Там, где только что я видел будто бы отрезанные гигантским секатором корни деревьев – тут же место этого среза заполнила дымчатая масса, напоминающая дымящуюся золу костра. И я сам стоял по пояс в этом тумане, не имевшем никакого запаха.
Переступил еще пару шагов – из тумана проступили колючие ветви каких-то неведомых растений… Даже сквозь туман была заметная угольно черная смола, сочащаяся из трещин между огромными колючками, касаться которых как-то очень не хотелось… Еще шаг… на этом же самом месте появился обычный земной куст бузины! А потом исчез, стоило шагнуть дальше.

Преследователи были уже совсем рядом с аномалией, а я стоял и разглядывал ее край, не торопясь, будто горшечные цветы в садовом магазине! Мысль эта будто ужалила, развернулся, в надежде хоть на какое-то подобие укрытия.
Тогда заметил: что-то еще изменилось. Колючие ветки появлялись по всей аномалии, стоило мне переступить шаг назад… И исчезали, когда я снова делал шаг вперед. Как в детском значке с переливающейся картинкой.
Еще несколько шагов к центру и туман уступил место песчаной почве, разломленной – подобно потрескавшейся соляной пустыне… В самой середине было видно какое-то сооружение, похожее на землянку с кровлей из цельных кусков спрессовавшейся почвы. Первой мыслью было: вот, где на самом деле живут бюреры!
Следующий шаг превратил сооружение в разрушенный сарай, от которого остались только угловые столбы, немного ветхих досок и слег, подпиравших когда-то просевшую крышу, рухнувшую, должно быть, тысячи три лет назад. А вот коновязь рядом с сараем, грубо вырубленная из толстого дерева, казалась не то чтобы новее… она казалась вечной, что ли. Отпечатанные на ней следы то ли зубов, то ли когтей напоминали иероглифы. Внутри сарая были явно различимы несколько кострищ, с черной золой! Это были свежие кострища, может быть даже сталкерские! Очень захотелось рассмотреть их, потрогать, будто открытку от неведомых друзей, оставленную посреди этого гиблого места. И тогда вдруг пришло четкое осознание – сарай больше не исчезнет. Просто я так не хочу. И он больше не исчез. Я будто бы «зацепил» его реальность и оставил себя в ней.

Помимо сарая и коновязи из ничего вдруг возник такой же грубо сработанный колодец. Ведро на заржавевшей рукоятке приветливо покачивалось, будто его совсем недавно использовали, может быть там на донышке остались капли влаги… Захотелось пить, сильней страха быть настигнутым. Я расчехлил флягу, подошел, было, к колодцу и тут же отшатнулся: из серого тумана проступили сначала уже знакомые мне черные колючки, почти полностью окружившие чахлый сруб. Но они тут же исчезли при следующем шаге, уступив место в пространстве незнакомому мне растению, похожему на гигантскую «недотрогу», вот только плоды мне были более чем знакомы. Это были те самые шарики, которыми убили группу сталкеров в Темной Долине. Это была Сеть. Но отпугнула меня даже не она, а скорее сам зев колодца. Воды в нем не было, в нем не было ничего и в то же время там что-то было. Пустота. Жерло. Хавло. Я только краем глаза заглянул внутрь и – тут же меня будто схватило за грудки и потянуло туда… Судорожно взбрыкнув и извернувшись, я отпрыгнул и колодец исчез, так же неожиданно, как и возник.

Отдышавшись с минуту, я подошел к сараю, снял с плеч рюкзак, бросил его к коновязи, а затем положил пулемет на коновязь, уперев переднюю рукоятку. Пусть приходят.

И они пришли. Я отлично видел бы их лица, если бы у них были лица. Может быть, так влияла сама аномалия, может у меня начинались глюки, а, возможно и так: это было продолжение той чудовищной вереницы то ли видений, то ли галлюцинаций, которая меня порядком измотала. На какое время лица действительно появлялись, но после пропадали, сменяясь какой-то активно меняющейся маской. Будто лица, их черты – переливались точно так же, как кусочки отдельных реальностей, переплетенных в этом месте. Это были… жидкие лица, так можно сказать, таким мне они казались отсюда. И чтобы сберечь остатки здравомыслия, а, возможно и обеда, потому что с резким приступом тошноты я почувствовал подкативший позыв… в общем, я открыл огонь.

В этом месте стоило бы сказать что-то пошлое вроде «пулемет ожил и…». Он не ожил. Он рванул плечо назад и в первый миг я искренне пожалел, что у меня нет «машинки» попроще. Длинная очередь заставила упасть первого монолитовца, уже успевшего войти в аномалию, но большинство пуль ушли выше целей. С большим трудом я удержал оружие и больше не тратил патроны попусту. Хотя… тут как сказать. Выпустив еще две короткие очереди в преследователей, находившихся в трех десятках метров, я не мог понять: больше никто не упал. Монолитовцы просто стояли и смотрели. Попробовал еще. Прицеливаюсь, стреляю, пулемет рассерженно прыгает, мишень в тряске пропадает за легким облачком дыма… Рассеивается – стоит на своих двоих, как ни в чем ни бывало. А потом заметил: убитый-то внутри лежит, в аномалии. Вот оно что. Он, сволочь, успел-таки войти внутрь. Граница аномалии, судя по всему, непроницаема для пуль, она их гасит, хорошо – не рикошетит.

Ситуация патовая. Точно не знаю, но я видел одиннадцать преследователей, они собрались с одной стороны аномалии и пока не знали, что нужно предпринять. Впереться внутрь всем вместе – попасть под огонь пулемета, всей группой. Тогда монолитовцы стали медленно расходиться, стараясь окружить меня внутри. Наверняка попробуют затем одновременно прорваться со всех сторон и мне каюк.
Идея пришла в голову сама собой. Я снова взял пулемет на ремень, обхватил подствольную рукоятку, второй рукой надел рюкзак на правое плечо и стал отступать к противоположному концу аномалии. Несколько раз благодарил Бога, небо или Свища… в общем, всех вместе, потому что огромные шипы колючих веток, легко отламываясь, вонзились в ткань ниже колен, аккурат на уровне пластиковых щитков, вшитых в ткань комбинезона – от собак. Осторожно я вынул эти шипы, один за другим. Шершавые на ощупь, они казались горячими, а тонкие кончики источали какую-то смолу, наверняка ядовитую, похожую на ртуть, она так и сияла под тусклым солнцем, надраенным пятаком, пробивающимся время от времени сквозь рваные прорехи серой ваты облаков. Сжав пальцами самый большой шип, я попытался… почувствовать его, что ли, попробовав «подключиться» что ли, примерно так, как я чувствовал монолитовцев. Не знаю, получилось или нет, но в коротком мелькнувшем образе уловил две вещи: он чужой и он – смерть. Чужая, дикая и яростная. Живой, мыслящий яд другого мира… И мое сознание сольется с ним, если… Вонзись они на два пальца выше… Отбросил шип и вздрогнул.

Когда с другими мирами сталкиваешься впервые, но много раз подряд – и свое родное начинает казаться иллюзией. А то, что в этой аномалии перемешаны не два и не три мира, реальности, бытия – это как-то глупо было оспаривать. Как это возможно и не брежу ли я сам – разберусь потом. Но… возможно, это можно было как-то использовать.

Отступая, я заметил интересную деталь: монолитовцы, находясь в нашей реальности, в нашем измерении… ну, в общем, ЗДЕСЬ – не могли меня видеть в некоторых других. Менялась местность, иногда совсем, иногда неуловимо, а они, в большинстве случаев, оставаясь ощущаемыми… в некоторых таких мирах – пропадали из поля зрения. Не было их там! Но проблемой было то, что на пути до края аномалии мне предстоит сделать пару десятков шагов. Не факт, что у меня получится остаться невидимым при выходе из аномалии в иную реальность. В любом из миров одиннадцать монолитовцев – это проблема.

Я вспомнил слова Анатолия об двухосевой картине миров. Возможно, некоторые миры пока еще не сошли с оси Свища, но никогда не были у Монолита. А раз я могу входить в ратиосферу, раз я могу в этом месте, показывающем мне миры, будто перелистывающим страницы, останавливаться во фрагменте одного из них… может… Попробовать стоило. Враги меня все равно достанут там, где смогут найти. Возьмут измором. И неизвестно, сколько времени осталось до…

Я представил ощущения в ратиосфере: голоса в голове, подвешенное состояние в ватном пространстве… затем, осторожно и медленно переступая с ноги на ногу, выбрал вполне земную картинку, ну, пожалуй, излишне болотистую равнину между нескольких перелесков, видневшихся сквозь высокий камыш… И… почувствовал мгновенный эффект «втаскивания» в ратиосферу. Ну, разве что здесь она была гуще, намного больше и глубже, здесь я слышал мысли и образы существ из связанных реальностей… но тоже как-то с затуханием и всплеском, как бы в мерцании, подобно меняющимся в аномалии реальностям. Я вошел. И «поплыл» к краю аномалии.

Никаких изменений «перелистывания реальностей» теперь не происходило, находясь в ратиосфере, я слышал «голоса», но сама реальность не менялась. Понял: чтобы это произошло – мне нужно было бы материализоваться и… это была победа! Я оставался в нужном мире и теперь имел возможность спокойно уйти от преследователей. Эта уверенность настолько расслабила меня, что я, совершенно не задумываясь, пересек бы границу аномалии и едва не совершил непоправимого.

Дело в том, что реальность – штука относительная. Это я теперь понимаю, а тогда… В общем, есть другие измерения, неважно, похожие на наш мир или нет, которые как бы постоянны. Куски реальностей проваливаются друг в друга, образуя свои локальные Зоны и аномалии. Они могут изменяться, расти или исчезать, но точки соприкосновения все равно в том или ином виде остаются, виной тому оси – Монолит и Свищ.
Но случается так, что возникает аномалия… ну, та самая – круглая, серая и дымчатая, у меня не хватило фантазии назвать ее как-то… она – своеобразная форма жизни между пространствами, нуль-пространственный сингулярный паразит (если бы я еще понимал, что это в переводе с Сахарова). Эта штука врастает в реальности, затем находит по каким-то там надпространственным кодам, как бы по ДНК пространства-времени, выходы в иные миры и «откусывает» там еще по кусочку… И вживляется между мирами. В результате сама она образуется в виде такого вот «желудка», куда понемногу втягиваются эти реальности. А пожирающий паразит сначала разрушает связь откушенного с внешним миром, а потом дробит на фрагменты сами куски, оставляя только сарай, куст… чтобы потом переварить и это.
Я как раз застал момент «переваривания» и очень рисковал, выходя из аномалии в непроверенную реальность. Попади я в мир, который не связан с нашим осью Свища – я, попросту, вылетел бы из многих реальностей ратиосферы! А в серой аномалии «той» реальности, пожирающей «тот» мир не было бы ни меняющихся кусочков других измерений, ни мерцающей многоуровневой ратиосферы, было бы только чужое, постепенно сокращающееся, сжираемое пространство. Не было бы пути обратно! Меня удержал голос внутри. Экса.
«Стой. Назад!»

Сработал рефлекс, за несколько дней нашего похода я научился беспрекословно повиноваться Эксу, поэтому затормозил, как смог, на самой границе аномалии и «спустился» на наш, земной уровень реальности. Раздался грохот, будто вокруг меня лопнул гигантский пузырь, я вывалился на болотистую почву у самого края внутри серой аномалии.
Хорошо, не в колючки. «Только не бросай меня, братец, в колючий куст»… Ха-ха-ха!
В тот момент названия сами начали приходить в голову. «Живоглот». «Зев», «обжора»…

«Все гораздо проще. Она называется «серая дыра»… ну, чем-то похожа на «черную» или охотников за желаниями – жрет и жрет, не останавливаясь, как черая дыра… точнее серая…»

Монолитовцы все еще были у аномалии, но по-прежнему с одной ее стороны и мне здорово повезло, что – с противоположной. Видимо, они решили, что я сумел уйти от них и снова собрались совещаться… или помолиться… По крайней мере двое из них, судя по всему, обращались к своему богу, сев на землю, раскачиваясь и положив оружие. А, может быть, просто получали новый приказ, ориентировку. Должны же они как-то общаться с руководством, вряд ли эта каменюка на ЧАЭС обучена обращению с радио.

В общем, вывалившись, я удачно упал на самый край и, перекатившись, смог остаться у самой границы аномалии, только снаружи, и – о чудо! В нашем мире. Или очень похожим на наш, тут уж не берусь точно утверждать. Я схватил пулемет и побежал в лес, что было сил, прочь от преследователей. Ломая ветки, продираясь через бурелом, еще пару раз саданувшись башкой о низко нависшие над землей сучья. Я знал, что бегу правильно и было совершенно наплевать, откуда. Голосу в голове тоже ничуть бы не удивился, привык уже. Но он молчал.

Но скоро узнал, что погоня снова нагоняет меня. Теперь враги шли уверенно, небольшой цепью. И – быстро, гораздо быстрее, чем в прошлый раз. Они уже бежали за мной, точно зная, где я. Воздух наполнился громкими щелчками и редкой щепой: они тоже открыли огонь. Напрасная трата патронов – в лесу. Разве что они открыли мне новость, которая новостью вовсе не казалась – живым я им не нужен. Что ж, это только лишний стимул бежать.

От повторения приключения с «серой дырой» меня спас инстинкт: увидев неожиданный просвет за густым подлеском, я, чуть тормозя рукой за стволы дерева, повернул градусов на тридцать вправо, обегая новую аномалию по дуге. Предчувствие это было или нет – не знаю, а миг спустя уже было не до размышлений. Поворота оказалось недостаточно и я буквально «чиркнул» по краю, углубившись внутрь образования левой рукой. Совершенно прозрачная оболочка «дыры» чуть замутилась, будто бы покрывшись кожистыми морщинами и венозными прожилками, а потом снова все стало совершенно прозрачным, ну разве что впереди меня с грохотом упала нависающая над этой мерзкой поляной громадная ель. Пробегая мимо, успел заметить, что дерево начало… исчезать, растворяться. Кому гонки на выживание, кому – время обеда. Все это: мысли, впечатления – на бегу.
Удивляюсь и теперь, откуда у меня взялись силы на этот кросс. Наверняка мне помогали. С тех пор, как Экс свел нас с ратиосферой, часть меня всегда будто чувствовала ее, была на взводе. Если, конечно, это не паранойя или самолюбие. По крайней мере, перемахивая одним прыжком через несколько стволов, поглощаемых следующей, уже третьей по счету «дырой», я смог буквально перенестись по воздуху, будто что-то меня поддерживало или уменьшило вес до легкости воздушного шарика. А может быть это все адреналин, люди с него на четыре метра в высоту сигают, говорят. От страха и роя стальных ос вдогонку.

Третья «дыра» находилась в полусотне метров от второй и была заметно больше обеих прошлых. Чтобы осмотреться, мне пришлось ступить в нее – слишком далеко обегать в чаще, где на каждом шагу можно напороться на какую-нибудь мутировавшую колючку. А эти подарки Зоны, как я чувствовал, обязательно пойдут в ход у судьбы, как только ей станет скучно. Эта живоглотная поляна уже имела в себе метров восемьдесят, не меньше. Хуже всего было то, что лес уже заканчивался, переходя в жутковатого вида болото: гнилую водянистую низинку, утыканную скрюченными тонкими деревьями. Их ветви напоминали застывшие мертвые руки с уродливыми пальцами редких сучьев бывших крон. Снова появились редкие кустики Сети. Под ногами, то тут то там, ощутимо хлюпало, а раз я чуть не сломал ногу, провалившись в какую-то пузырящуюся яму, возможно, из-под сгнившего деревца. И только мысль о том, что кто-то или что-то может в той яме жить, подбросила меня на метр вверх раньше, чем нога с хрустом или без оного сломалась бы. Но – повезло.

Левее и правее третьей «дыры» виднелись еще такие же штуковины, я опознал их на затопленной почве по сероватому туману круглой формы и отсутствию каких-бы то ни было растений… Между ними я пробежал по небольшому перешейку. Впрочем, «пробежал» сказано самонадеянно. Уже по щиколотку в болотной воде, спотыкаясь в невидимых ямах, скользя по длинной притопленной траве или каким-то черным водорослям с длинными листьями. А вот дальше…

Болото было типичной прелюдией водоема побольше, чьи берега по сезону периодически затапливались. Впереди было небольшое озеро на краю леса, его берега за годы без чистки заросли и заболотились, и именно туда я выскочил. А за ним находилось Нежитное. Профилакторий, кажется, или, может быть, пансионат, пионерлагерь, в общем – пережиток досуга советского времени. Пережиток – в самом прямом смысле. Пережил многих и многое. Отсюда, повыше стены низкого стелившегося тумана, я видел остатки пляжных зонтов на круто поднимавшемся берегу, развалины корпусов, уходящих в глубину соснового леса на той стороне озера. И еще что-то очень знакомое, очень маленькое, что нельзя было разглядеть. Несмотря на то, что погоня приближалась, я остановился и приложил к глазам бинокль. И похолодел. Есть выражение: «кто-то прошел по твоей могиле», это когда пробивает нервный холодный пот и пронимает безотчетный страх на пустом месте. Так вот, по моей могиле в тот момент с развернутым знаменем и барабанным боем прошел батальон псевдогигантов с десантом полка кровососов на костяной броне.

На одном из корпусов я четко видел флюгер. Ржавый, но еще с остатками краски, блестящей на солнце. Крокодил, держащий в пасти солнце. Как в моем видении на Угольном Валу.

Пытаться добраться вплавь мог только самоубийца. Рюкзак Экса, который я так и не удосужился посмотреть, только казался легким, но заключал в себе никак не меньше десяти килограммов. Плюс пулемет. Комбинезон – тоже мало похож на гидрокостюм. Идти же через аномалии… а если снова какие-то сюрпризы вроде случайного попадания в никуда? Нет, решение было очевидно. Я снова попытался представить себе голоса в голове… ну и далее по списку. На этот раз напрягаться вообще не пришлось, видимо сказывается опыт и перемещение происходит проще.

«Ничего подобного. Просто ты по капле перемещаешься, оживаешь здесь. К слову, ты не заметил, но теперь все свое барахло ты можешь протаскивать с собой, прогресс! Учишься, повышаешь квалификацию волшебства! Приходи в любое время, обживайся! Завози мебель, телек, холодильник с пивком! Это будет легко и приятно!»
Мерзенькое ощущение у меня от этих петрушечьих слов. Сволочь ехидная. Ехидна сволочная.

Голос Экса не то, чтобы испугал меня, страх скорее превратился в вату, в отупение мозга. Как у скотины перед забоем. Если говорок этого ублюдка доносится из ратиосферы, значит – с каждым перемещением я действительно все больше и больше адаптируюсь здесь, как бы прорастаю. А вдруг я постепенно перемещаюсь сюда… ну, насовсем? Мигрирую? Заживо становлюсь призраком? До какого-то момента мне еще можно будет выходить назад… а после?

Вторым неприятным ощущением было: они здесь. Еще далеко, но вряд ли это изменит неизбежного финала.
Мой преследователи тоже изменились: стали меня лучше видеть, я ощущал это как ощупывание, что ли. И – они изменились внутренне, сами. Монолит совершенствовал их, как нечто улучшало меня. Самой идиотской стала бы фраза вроде «они больше совсем не были людьми». Нет, пиковый стос, они стали сантамиккимаусами! В ментальном разрезе вообще не существует понятия «человек», «собака» или «монолитовец». Это как бы набор аур, вибраций и видь я только это – нипочем бы не отличил бюрера от дерева. Серьезно. С людьми попроще, но только если ты уже знаешь: это люди. Ну а если это существо из другой реальности? Вот. Хорошо, если есть опыт просмотра таких картинок, что же касается меня, то было похоже на то, что в темной комнате вдруг включили телевизор во всю стену. Я видел пятна, какие-то ореолы от деревьев, травы, даже от воды и земли, слабенькие, но тем не менее.

Так вот, монолитовцы теперь были заметны издалека. Темно-фиолетовые, чертовски холодные ауры и угольно-черная середина, совершенно закрытая сущность. Поглощающая ментал и фильтрующая информацию из него, как кит отфильтровывает планктон.
Как…
«Как черая дыра… точнее серая…»
Голос Экса внутри меня, повторивший ту же фразу, будто вернувшуюся эхом. Или снова дежавю. Едет крыша, это точно, точнее некуда. Нечто помогало мне различать сущности, как бы загрузило в меня опыт, что ли, иначе не сказать. Это просто произошло. Откуда-то я стал понимать: это зеленоватое марево – воздух… точнее ментальные следы сущностей, обитающих в нем. А эти голубые сполохи – страх, по ним можно безошибочно отличить живых тварей. Красное – ярость, желание убийства и сопутствующий темно-пурпурный, даже скорей кирпичный – плотоядный голод… И за ними чувствовалось нечто большее. Будто невообразимо страшнее, чернее – жутко голодное и бездонное нечто. Злом это назвать было бы неправильно, это не было желание убивать или коверкать, это просто голод. Монолит всегда голоден и никогда не насытится. И эти штуковины, «серые дыры», паразиты, они что-то вроде сопутствующей фауны, симбиотические прилипалы. Они пришли вместе с ним оттуда, откуда он родом. Они начали изменять мир, наш мир, делать его под себя. Как только исчез Чертов Свищ, больше сомнений в этом не было. Исчезло то, что уравновешивало Монолит и его блохи приступили к трапезе, пожирая миры, притертые друг к другу, находящиеся на оси Свища и пока не разметавшиеся в пространстве и времени. Вероятно, скоро к трапезе присоединится и Хозяин. Когда его цепные псы догонят добычу. И они были уже на расстоянии марш-броска, я чувствовал всем телом их напряжение, будто сжатое в клубок, в пружину перед последним прыжком. Я сумел оторваться, пока… их «изменял» Хозяин. Но теперь они шли по следу. Они уже тоже были в ратиосфере, но двигались куда быстрее, видимо направляемые более опытным оператором, Хозяином.

До Нежитного оставалось каких-то сто метров, я преодолел две трети озера. Удалось увеличить скорость «скольжения» в ратиосфере, но все равно враги меня настигнут рано или поздно, однако наибольший вред мне причиняло не их дыхание в затылок, тут такого сравнения быть не может. Их тянущий голод был как их же зрение, он проникал сквозь нутро, сквозь душу и будто высасывал силы, затормаживая мою волю… приходилось напрягать ее последние остатки, чтобы оставаться в своем уме и не оцепенеть, подобно кролику перед удавом.

Если до озера мне попалось всего три «дыры», то здесь они были уже практически рядом друг с дружкой, появляясь ниоткуда и разрастаясь на глазах. Я все пытался разглядеть, вливается ли в них вода озера, но место среза пространства скрывало густое облако то ли пара, то ли тумана. А чуть дальше в озеро – все исчезало, там все сущее перемололи такие же аномалии, стоящие сплошной стеной. Я проплыл прямо сквозь их заслон, полузажмурившись, проходил прямо сквозь новые и новые «серые дыры», маленькие и большие, между ними уже не было промежутков моей реальности, они, казалось, толкаются у миски, проникая друг в друга и вырывая из пастей куски ужасной пищи, тоже сползаются, подобно падальщикам, туда, где будет пища. Скоро. Как блохи, да. Как пиявки. Как комары на кровь… Как… И тут аномалии подо мной неожиданно кончились. Я, пусть уже и медленнее, но плыл в пространстве над озером, потом над камышом, который за годы затоплений и отсутствия чистки заполонил весь берег и даже сумел подняться почти к самым корпусам, избегая расти только на пляжном песке. Странный камыш. Листья сизые, с черными прожилками, то тут, то там виднелись уродливые розетки вместо привычных стрелок с семенами.

Нежитное поразило меня еще больше, когда я убедился, что на его территории нет ни одной «дыры». Они сгрудились вокруг, изжевали кольцом пространство, но сюда сунуться у них не получалось. Что-то их удерживало.

Неожиданно я со всего маху впечатался в здоровенный тополь, хорошо, что в ствол, а не в крону, иначе мог бы запросто остаться без глаз. К сюрпризам подобного рода, связанным с состояниями одного конкретно взятого меня применимо к неопределенному количеству измерений, я начал, было, привыкать, но это было новостью. Меня вышвырнули из ратиосферы, будто кота из спальни. И сделало это тупое дерево. Или… само Нежитное. О самом худшем варианте я старался не думать.

Где-то в неизвестности ко мне подступали враги. Я снова вспомнил Кашевара и его «чик – по горлу». Поежился. Проверил пулемет. Судя по всему, переделка предстояла нешуточная и по большому счету бессмысленная. Алену и Писателя я потерял и решительно ничего об этом не помнил, как и то, куда делся серый шар, полученный от Анатолия. Не было Когтя, он остался в моем рюкзаке, который тоже сгинул неизвестно, где – еще в Злынском. С рюкзаком же канули три поддевы с подогревом, купленные по дешевке у Сидоровича в последний момент, работающие от «ладоней», с этим добром, как я подозревал, проблем на Огненном Кольце быть ну никак не должно. Он еще настойчиво интересовался, нахрена они мне летом… В общем, как ни выдумывай замысловатые литературные обороты, положение так или иначе укладывалось в четыре простые буквы – жопа.

«Нежитное», действительно, оказалось довольно неплохим когда-то пансионатом, вероятнее всего, предназначенным для отдыха работников заводов… ну, в общем, отдыхали там атомщики, если верить облупившейся Доске Почета и выцветшим фотографиям в рамках, за стеклом. По-советски большая асфальтированная площадка между трем корпусами, образующими букву «П», там же памятник Курчатову, кажется. От корпусов две лестницы с лепниной на парапетах спускаются на большой пляж, когда-то там еще были фонтаны, перголы вокруг скамеек. Наверняка были розовые кусты, несколько одичавших бутонов даже цвели не по сезону, хотя их здорово задавил разросшийся повсюду шиповник, видимо из подвоя. У моего двоюродного брата был в свое время розарий, так он сам подвивал розы на шиповнике, замучился с ним.
На стену до второго этажа карабкалась здоровенная мутировавшая плетистая роза, тоже из этого розария.

Вообще, все вокруг не выглядело особенно уж заброшенным. Конечно, слой пыли на мебели внутри был таким, что в нем можно было проращивать рассаду, но уже сам факт наличия мебели, причем совершенно неповрежденной, говорил о том, что само понятие мародерства – здесь не то, чтобы в новинку, а попросту неизвестно.

Второе, что возмутительно бросалось в глаза – наличие совершенно целых стекол. Всех. Даже на втором этаже, где несколько окон были оставлены открытыми – они были открыты… по воскресному, другого слова не подобрать. Не то, чтобы случайно или просто для проветривания, а несколько вызывающе, что ли. В этот момент картину дополнило на несколько минут выглянувшее солнце и осветившее неспешно колыхающиеся шторы, не неряшливо, а вальяжно свисающие из открытых окон. И все те же целые стекла!
Пастельные оттенки стен корпусов цвета кофе с молоком и особенно белая башенка с часами на фоне сплошных серых облаков – все это буквально светилось и казалось чем-то гиперреальным, слишком хорошим, ожившей фотовиньеткой тридцатых годов. Из полуоткрытых стеклянных дверей парадного входа, казалось, вот-вот выйдет группа отдыхающих в белых широких штанах.

Но, конечно же, были и следы долгого бесхозного периода. Изнутри двора, где большую часть дня царила тень, стены зданий буквально заросли диким виноградом, хмелем и еще какой-то странной лианой с синевато-серебристыми толстыми гибкими стволами и большими темно-серыми листьями. Когда-то большой пляж, теперь он наполовину был затянут высохшей тиной и зарос тем самым странным камышом, а еще совсем незнакомым ползучим растением, тоже каким-то темным, с острыми листьями и длинными торчащими вверх головастыми стрелками, как у осота, среди почти опавших мелких белых былинок под ворсом мохнатых головок виднелись блестящие катышки, семена. Свободная же часть песчаной косы была изрядно замусорена камнями, большими островками мха и плесени, а еще множеством овальных раковин каких-то моллюсков. Лежаки казались целыми, но выцветшими, какими дерево быстро становится без должного ухода под дождями и ветром. Пляжные зонты были большей частью сломаны, что совсем не вязалось с аккуратным видом внешних стен комплекса, их строгость не особо портила и упомянутая плетистая роза. Даже странно, что издали эти пляжные зонты мне сперва показались целыми. И ни на секунду меня не отпускала мысль: вот подойду поближе и – вся эта показная мишура ссыплется обратно во время, забывшее собрать свою дань старения. И все вокруг окажется облезлым и поломанным, каким ДОЛЖНО было быть.

Но так не случилось. Внутри, в общей столовой зале даже стулья были аккуратно выровнены по линии столов, правда, скатертей на столах не было. Также мне пришлось пробежать несколько коридоров, облицованных деревом. Нет, там не пахло свежим лаком и морилкой, но не было ни малейшего аромата плесени. И все же я заметил кое-что странное. Это и гораздо позже не выходило у меня из головы.

Табличка на одной из дверей. На ней — надпись:
«Библи-о-тека Солнечных Дней».

Перед глазами встает навязчивая картина: за этой запертой дверью идеальный порядок, только на читальном столе лежит книга, раскрытая на какой-то важной странице и называется та книга – «Время». Или… «Вре-м-я». И некому перевернуть страницу, заставив Солнечные Дни (так, должно быть, на самом деле называлось это место, а вовсе не Нежитное) прожить еще один день, выйти из летаргической комы. Или комической летаргии. И вот когда я думаю о том, что мог перевернуть страницу – меня почему-то прошибает холодный пот и становится жутко. Будто моя собственная тень с той самой минуты всюду ходит за мной, пряча ту книгу (вре-м-ени) под полой черного бандитского плаща.

До прибытия монолитовцев оставалось, по моим прикидкам, минут пятнадцать и, если верить все-таки местным часам на башенке, ровно столько же оставалось до полудня. До момента истины, точки во времени и пространстве, где сойдутся и события, и игроки, и беговые крысы. В полдень должен быть нанесен ядерный удар по Свищу, если мне не изменяет память. И в этот же самый час Седой обещал выброс, тот самый необычный выброс, который откроет для меня Огненное Кольцо. При условии, что в моем рюкзаке окажется Коготь. И он там окажется. Только где теперь окажется сам рюкзак?

Кстати вспомнив о рюкзаке, решил, наконец, осмотреть, что носил в шмотнике погибший Экс. Для последнего боя патроны очень бы не помешали, а, судя по весу, их там не густо. Рюкзак Ястреба напоминал по конфигурации десантный ранец и был мало того, что застегнут на все замки, так еще надежно упрятан в парусиновый серый чехол, все той же расцветки «урбан-асфальт», на котором все до единого швы и стягивающий люверсы капроновый шнур были просмолены и завязаны накрепко. После того, как я пару раз таки макнулся в воду, веревка малость слиплась и развязать узел мне стоило добрых пяти минут. Понятное дело, правильно я сделал, что не стал пытаться сделать это раньше, на бегу, урывками. Ничего бы не получилось, еще растерял бы все, с такими провожатыми.

Первое, что я вытащил из рюкзака – шикарный свитер домашней вязки. Чьи-то заботливые руки приметали на него кожаные языки – на все трущиеся поверхности. Под ним сразу оказалось что-то твердое, на свету это оказалось полным коробчатым магазином к пулемету. Лента на 200 патронов, очень кстати, потому что другого оружия у меня не было, если не считать «макара» в кармане комбинезона, но сильно я сомневался, что его есть смысл использовать против монолитовцев. Две ручные гранаты, натовские, круглые такие. И, видимо, небольшой пистолет… по крайней мере судя по размерам, нечто такое было завернуто в кусок обычной хлопчатой ткани общевойсковой расцветки, вырезанной, наверняка, из куртки, скорее всего даже – прямо с трупа. Развернув, я обомлел.

Коготь. И провалиться мне на этом же месте, если это не именно ТОТ Коготь, который мне Седой дал! Артефакты ведь при всей их похожести вовсе не одинаковы. На каждом какой-то дефект случается: оплыв, борозда, ямка, щербина. Вплавился, скажем, кусочек кости или угля, случилась глубокая царапина от таскания аномалией по грунту, различная прозрачность, в общем, почему так – это уже к яйцеголовым. А на моем Когте несколько маленьких выпуклостей было, похожих на изображение ключа и в его головке имелся дополнительный дефект – застрял небольшой камушек, какой-то крошечный кристалл с синеватым отливом, придающий отверстию головки ключа вид глаза. Очень приметный артефакт, короче. Я сначала его даже и не рассматривал, просто припрятал подальше. Камушек увидел только, когда перебирал рюкзак после падения в пещеру, ведущую в Злынский. Да и тогда рассматривать особо не пришлось – чем меньше посторонних глаз видело Коготь – тем лучше. А вот как артефакт попал в рюкзак Экса – непонятно. Выходит, что он порылся в моем шмотнике уже после, когда я впервые барахтался в ратиосфере… Выходит, предполагал или догадывался.

Почему-то мне как никогда четко стало ясно: меня не просто используют, а шпыняют внагляк, как заводную машинку. Куда ни плюнь – оказывается, что кто-то знает что-то такое, что определяет мою судьбу. Вроде бы я ее вершу, а в то же время будто иду по колее, как трамвай. Седой дает мне Когтя, я его теряю вместе с рюкзаком, а тот не теряется. Когда я практически умираю на Валу – вовремя следует выстрел из гранатомета, затем в момент бунта налетают Ястребы, затем меня обучают летать в воздухе…

«Ты забыл. Контролер сидел спиной, когда ты на него вышел, там, в пещере. А еще таблетки. Не такой уж и гандон этот Мурашкин!»
Он смется! Я слышу, как он смеется прямо в моей голове! Не в ратиосфере, черт бы все побрал! Успокоиться! Немедленно! Это просто едет крыша. Шутки с мозгами в Зоне добром не проходят. Вот, голоса уже ты слышишь. Да, черт подери! Не просто вдруг слышу, а слышу снова!

Остальной скарб был вполне незамысловатым: медикаменты, банка тушенки, пластиковый пенал с мылом, зубной щеткой, помазком и станком для бритья, та самая «котлетка» баксов, катушка ниток с иглой, пара запасных шнурков для берцев и большой нож в кожаных ножнах. В боковом кармане нашелся кисет с самосадом уже на две трети опустошенный.

Чтобы избежать неожиданного нападения сзади, местом засады я выбрал башенку центрального корпуса. Часового механизма внутри не оказалось, помимо каких-то электронных шкафов и мусора вроде бюстов незнакомых мне деятелей, удалось обнаружить лом и ржавый замок с вставленным в него ключом, повешенный на силовой щит внутри. Впрочем, замок открываться не хотел ни в какую, так что был выброшен. Ломом я надежно подпер тяжелую дверь башенки изнутри, а затем снова поднялся на верхотуру, установив внизу узкой лесенки башенки растяжку. Мало ли что.

Последние умиротворенные ощущения того дня, да и пожалуй, последние в жизни. На какой-то миг из головы вылетело все. Подкрадывающиеся в ратиосфере монолитовцы, которые по моим подсчетам аккурат должны быть где-то на середине пути через озеро… которого уже не было. Я сидел на ржавом, окрашенном когда-то белой краской, небольшом балкончике, которые когда-то были со всех четырех сторон башенки, но с двух уже отвалились. С такой высоты было хорошо видно все… прямо до серого горизонта. Ровного, как натянутая простынь, без единой складки. Ни скала, ни дерево, ни крыша дома – ничто не нарушало этой линии.

Я ошибся, когда посчитал, что последующие «серые дыры» были больше первых встреченных. Они… росли, все, появляясь как пятна плесени на сырой стене, одно за другим, рассеивая споры и вырастая. Прямо на глазах, пока я бежал между ними. Как язвы той болезни, что распространял повсюду оставшийся без противовеса Монолит, которые разрушили тело этого мира и пожрали все вокруг – сколько хватало взгляда, повсюду было только серое одноцветное дымящееся ничто. Перевариваемое «дырами» пространство, разорванные в клочья реальности. Отсюда все казалось серым туманом… но я знал, что там, внутри этих штуковин найдется все: куски деревьев, камни, может быть даже люди, мутанты… из нашего мира и из миллиарда других. А может быть все это уже измельчено еще больше. В пыль. В атомы.

Этому миру пришел конец. По крайней мере, если не всему, то этой Зоне, всей, кроме Нежитного. Почему-то «дыры» не могли его прикончить, весь этот небольшой когда-то полуостров, выступ в огромное озеро, окончательно ставший островом, оставался нетронутым, вода все так же лизала берег… Почему она не…

Я отлично помнил слова Мурашкина. Сначала шесть термобарических, то есть вакуумных зарядов. Я ожидал что-то вроде подлетных звуков… ну, как в кино, что ли. Но это было похоже, скорее на треск нескольких здоровенных петард, а затем шесть гулких и мощных ударов, от которых вздрагивала не земля, а весь окружающий воздух, он будто начинал низко петь, басить, как колокол. Попарно: щресссь-бумммм, шесть раз подряд. И только когда низкие серые тучи, разбегаясь, начали сворачиваться, сжигаемые красно-оранжевым пламенем…

«…И истлеет все небесное воинство; и небеса свернутся, как свиток книжный; и все воинство их падет, как спадает лист с виноградной лозы, и как увядший лист – со смоковницы…»

… Тогда я понял: взрывы – вверх ногами, они будто растут из неба, один за другим возникают ярко-оранжевые мешки пламени, а затем, прорываясь, будто раскидывают нижние ярусы туч, яростно поглощая верхние, я вижу, как они засасываются в эти мешки, «валуны-рты», а затем…

Вот когда шарахнуло в полную силу, так, что я почувствовал, как дрожит мммелкимммм бисеррроммм воздух вокруг, как он рвется и кричит…

Но это кричали люди. Все-таки они частично еще были людьми, по крайней мере, такими я их видел здесь, вне ратиосферы. Воздух вокруг лопнул, как эти огненные мешки в выси и их прорех на чахлый островок Нежитного вывалились корчась, все одиннадцать моих преследователей. Лиц у них, как и прежде, не было, но уже по другой причине – сплошные застывшие угольные маски, на месте глазниц и ушей было что-то похожее на кратеры и эти кратеры дымились. Одежда и снаряжение покрылись слоем пепла, оружие валялось с тлеющими ремнями… Они кричали и в этом мире и в том, в ратиосфере, каким-то отголоском издалека в моем мозгу отзывался этот вой, нечеловеческий ТАМ и обреченный – здесь. А затем все оборвалось, остались только чадящие тела. Язычки серо-бурого дыма завивались колечками, я видел это, будто в линзе… Тогда понял: тоже проваливаюсь. Туда, обратно в ратиосферу. И не только я… Время останавливается, взрывы, растущие из небосвода, заняли уже четверть неба, пламя растекалось все дальше, вот тогда удалось рассмотреть еще кое-что.

Очистившееся от туч небо было зеленым. Черт возьми! Совершенно ясным и мне, и Эксу, если таковой сидел в моей голове, и кому еще там, чьи мысли помогали мне в моем походе, становилось: это точно не НАШ мир. Я не понимал, как сюда попал… возможно от Свища выбежал… ну а как еще? А, может, в «дыре»? Ну, перепутал полянки и ошибся галактикой… А Нежитное – оно всюду есть. Оно – маяк.

Земля не просто дрогнула, она подбросила меня вместе с пулеметом и надетым за одну лямку рюкзаком. Медленно, как во сне, я взлетаю с балкона вверх, навстречу набухшим огненным мешкам, небесным нарывам, один в один напоминающих висящих на потолке «сирен». Я смотрю прямо на них, загипнотизированный этим чудовищным зрелищем разрушения и снова понимаю.
Первое: эти перевернутые взрывы в зеленом небе – отражения настоящих или двойники взрывов, подобные ментальным двойникам в параллельных мирах, о чем дофига есть писателей писать фантастическую хрень. Все, что происходит у нас – проникает сюда, многократно усиленным. У нас зажигаешь спичку – здесь полыхает костер, у нас взрываешь бомбу… что будет дальше я вот-вот узнаю.
Второе: каким-то образом время вновь замедляется, как при том, первом контакте с ратиосферой, потому то, что проходит за доли секунды, я вижу в течение минут. Да, пожалуй, минут, хотя за точность времени и в своей голове поручиться было глупостью. Я просто смотрел на зрелище. Если хоть кто-нибудь видел нечто подобное в кошмаре, тот меня поймет, эта была та грань, когда кошмар становится произведением искусства. Ты хочешь, несмотря на весь ужас, рассмотреть это получше и – время притормаживает, делает одолжение специально для тебя.

Облака, сворачиваясь, открывали все больше и больше почти изумрудного неба, на котором расползались миллионами язычков огня сгустки пламени, заливая стены Нежитного сплошным бронзово-красным светом. Листва редких тополей стала серебристо-черной, сосны окутали свет и мрак контрастной тени, в которых растворились все мелкие детали, будто я смотрю на грубую ксерокопию, вырезанную не светом, а огнем.

А вот «дыры» преобразились, кусочки реальностей мелькали в них подобно быстро перелистываемым страницам. То – появлялись остатки каких-то незнакомых скал и деревьев, то – вырывались гейзеры болотной воды, то – возникали и снова пропадали разрушенные здания. Мелькнули даже мостки через то самое жуткое болото на другом берегу, кто-то обживал и ту трясину… Черт подери, я видел и знакомую башню в пустыне, где монстры атакуют проклятых сталкеров с огнестрелами… Еще какой-то средневековый замок, ставший через миг кристаллом… Калейдоскоп миражей, куда ни глянь. Обреченные пожирательницы миров пытались спастись, может быть принять какую-то иную форму. Но были обречены. Все, до единой. Природа окончательно очищала эту аварийную стройплощадку.

Подбросившая меня земля была будто бы контужена последующими двумя проникающими взрывами. Прямо из скопища множащихся огромных вакуумных полусфер, охвативших полнеба, вырвались два ярко-белых столба пламени и ударили в землю. Точнее, туда, где она могла бы быть – в сожравших все «серых дырах». Звука взрыва я не услышал, это было за гранью слуха, просто уши будто бы наполнились шумом радиоэфира, усиленным в миллион раз… Возможно именно в этот момент я окончательно «провалился» и не мог ничего чувствовать физически.

Землю под пансионатом и зданием с башенкой прорезали узкие и глубокие черные трещины, яркие сполохи метнулись по остаткам облаков. Полетела пыль, с башенки сорвался тот самый флюгер, изображающий крокодила и солнце, я смотрел, как ржавый и зазубренный ветрами край железного светила прорезает мою грудь… и ничего не происходит, металл проходит сквозь меня совершенно безболезненно, а мой мозг будто погружается в сплошной ледяной кошмар, из которого я понимаю: все. Конец.

Она пришла. Смерть целого мира. Потому что в этот момент ударила главная ракета, которая должна была поразить Чертов Свищ. И в тот момент я увидел множество граней, пространств, я увидел саму ратиосферу как среду, в которой тоже есть обитатели, жизнь, страдание. И смерть. Над сменяющимися в конвульсиях миражами «дыр» внезапно возникли тысячи, если не миллионы дымчатых, призрачных существ… людей, мутантов, каких-то сфер и объектов неправильной формы, похожих то на уродливые цветы, то на глубоководных рыб со щупальцами по всему телу… Собственно призраки и мыслеформы, обретающие тут естество, неудовлетворенные желания и немыслимые страдания – все это было здесь сущим, реальным. Все они многие годы жили, не видя друг друга, вибрируя каждый на частоте своего вида, они проникали сквозь друг друга в параллелях этой вселенной и внезапно все разделяющие их барьеры исчезли, границы разрушились и все глаза увидели. И вся жизнь, и вся нежить этого призрачного бытия за миг до катастрофы, обратной созданию, все замерло, не зная, впиться ли в смертельной схватке во врага или начать, наконец, жить в упокоении…

Это был и свет, и огонь, и тьма. И ярость, залившая всю ратиосферу, сжигающая всех и вся. Существа испарялись – одно за другим, они были сожжены – все до единого – чудовищным импульсом психосоматической ударной волны, неизвестной еще человеку. Она уничтожает тонкие сущности, души, а может быть и ад с раем. Это было как предчувствие конца, как смерть тонкого мира, предшествующая моменту уничтожения материального, невидимый взрыв, которого мы, люди, просто не в состоянии почувствовать.

Именно тогда я понял, что произошло тогда, в 1986-м, а затем в 2012-м. Понял, как был уничтожен кусок тонкого мира нашей ментальности и заменен чем-то чуждым, подсаженным, именно так возникла Зона, а потом обновленная ратиосфера извратила землю, нашу физическую землю аномальными язвами. Наша реальность с этого момента начала свой кривой, параллельный, путь, бездуховный, мутировавший. Это пронеслось в один миг и чуть не пошатнуло разум… Но тут же видения кончились. Ратиосфера будто испарилась, схлопнулась, лопнула без звука и следов, ее просто не стало. Как я в тот момент выжил – останется загадкой до конца моих дней. Но все тело мое… точнее те руки-сосуды и жилы, которыми я «подключался» к аномалиям – все вдруг засветилось плотным зеленоватым светом, наполнившим меня, казалось, откуда-то изнутри. Возникла сфера, в которой я отчетливо узнал то самое «зеленое солнце», бывшее там, в пещере Чертового Свища. И смертельная энергия, убившая ратиосферу, не смогла пробить этого неведомого щита. Я завис в пространстве, вновь материализовавшись в своем теле, в тот самый миг, когда взорвалась ядерная боеголовка.

Смерть возникла в свой момент творения. Из небольшого бериллиевого шарика вырвался беспощадный демон и воцарился над миром в виде растущей огненной сферы, ослепительнее миллиона солнц. Так уж получалось. Чертов Свищ напоследок оказался именно свищом, ведущим в этот мир из нашего и последний взрыв там порождал многократное разрушение здесь. То, что перепашет четверть нашей Зоны, превратив ее в стеклянную пыль, здесь уничтожит весь мир. И останки его втянутся в свищ небытия.

Вспышка света огненной сферы воспламенила здания Нежитного и превратила остатки окружавшего его леса на островке в пылающие факелы. Радиационный шторм мгновенно стерилизовал все, что попалось на пути, жизнь попросту испарилась. И только после во все стороны понеслась ударная волна, которую здесь не измерить никакими мегатоннами, она крушила и уничтожала. Лопались «серые дыры», исторгая вырванные с корнем деревья, камни, целые фрагменты и осколки пейзажей, сгоравшие и превращавшиеся в раскаленную пыль прежде, чем успевали столкнуться друг с другом. Эта волна смерти и разрушения расходилась во все стороны, оставляя после себя абсолютную пустоту, черную, как та, угольно-черная затягивающая тьма в коллекторе, где мы беседовали с Эксом. Даже в условиях все более замедлявшегося времени она рвала все с грубой силой с чудовищной скоростью и всей своей яростью ударила по островку с пылающим пансионатом Нежитное в тот самый момент, когда весь островок вдруг засветился тем же зеленоватым свечением. Ударная волна старалась пожрать эту ауру и мало-помалу это удавалось. На границе жизни и смерти кипел ад, Нежитное таяло подобно куску сахара, трещины, пронизавшие его при взрывах фугасов, внезапно расширились и куски острова стали расползаться, как лопнувшая вареная картофелина в кипятке.

Все это произошло за долю секунды, растянутую в одно чудовищное представление. Я находился уже не в реальности и уже не в уничтоженной ратиосфере, просто леший его знает, где. Я был как бы нигде и здесь, защищенный этим загадочным свечением, в зеленоватом коконе посреди ревущей плазмы, падая вниз, в разверзающуюся геену пылающего Нежитного. Лишь небо. Оно померкло от такого насилия над ним, по нему проносились красные сполохи… а затем грянул гром сильнее ядерного взрыва и все от горизонта до горизонта стало ярко-малиновым. Удары и треск расколотой земли внизу слились в один гул. Теперь остров, висевший в полной пустоте, буквально истирался в пыль собственными кусками друг о друга. И я догадался: вот он, ТОТ выброс. Спасение.

И рюкзак Экса, и пулемет, застыли в пространстве, где больше не было тяготения и вообще бытия. Я, извернувшись в чудовищной конвульсии, буквально выдрал из бокового кармана рюкзака Коготь, оторвав сам карман к едреной фене. Артефакт светился все тем же зеленым светом, но ярко настолько, что глаза тут же ослепли. Я не знал, что надо делать, тело совершило это само и внутренним зрением я видел, что происходит.

Коготь, вдруг раскалившийся на остром конце добела, вонзился в пустоту на границе свечения, защищавшего меня и я вроде как повис на нем… Ну, он буквально воткнулся в ничто. А потом в этом месте образовалась дырка. А затем прореха, которая ползла и вдруг рванулась в обе стороны, как распарывающаяся ткань, только ткань та была уже даже не бытие. Небытие рвалось пополам, куда хватало взгляда, и я проваливался в эту прореху. В конце концов, я рухнул на ту сторону и начал падать. Без конца. Как в детском кошмаре.

______________________________________________________________________

Впервые опубликовано: www.gurich.ru, 01.11.2012

Редакция 11.12.2012

(с) Дмитрий Гурыч, 2012