Гурыч

Главы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, Эпилог

14.

– Идиот! Вот угораздило парня! Как же это я просмотрел?
Я ору, все мое тело объято пламенем… нет, пожалуй, все-таки не все… и это не ливень, это – вода, которой поливает меня Экс, оттаскивая за воротник. Болит шея, перевернулся рывком, выкатившись из костра, в котором очутился… Главное, что очутился снова в своем теле. Это обнадеживает, несмотря на то, что оно частично дымится, там, где в комбинезоне, где нет… ну точно. Щупаю затылок и убеждаюсь, что волосы там наверняка обгорели, а кожу так жутко саднит, что любая перевязка, даже с «Детским» кремом, будет казаться раскаленной стальной полосой, вгрызающейся в обожженную кожу. Да и руки, мягко говоря, пострадали, все в пепле, болят несусветно. Неудивительно, что мне мерещились огненные кошмары, выходит, накаркал Экс и свалился я из ратиосферы прямо в огонь их небольшого костра… Между тем, Экс поливал меня водой из фляги. Расточительно, памятуя, что запасы наши практически на нуле. Сильно воняло гарью и серой, но учитывая, что мы…

Недалеко от Жаровни…
Нас накрыло «волной» Свища…
Контролеры…

Даже краткое подобие неги под благословенными каплями влаги как рукой сняло. Я вскочил на ноги, будто вынырнув из кошмара и – кричал Эксу в лицо:
– Где, где все?!

Все застыли неподвижными истуканами. Даже не пытаюсь их тормошить, понимаю, что снова эти штучки Ястреба. Ладно, как сказал Везувий, закурим по одной. Мои сигареты закончились. Экс протянул мне зажженную самокрутку и мы расположились по разные стороны костра.
– Экс, я вот все понять пытаюсь. Для этого воздушного цирка никого более подходящего не нашлось? Я тебе не мышь белая для экспериментов! Теперь-то что? Снова будем разговоры разговаривать и ты мне откроешь очередную тайну, так? Не-не, погоди. Для начала я хочу знать, как и что вот тут все это время было, как мы все оказались здесь. Зачем тут ты, зачем тут я. И если нам так некогда – не упустим ли мы время, пока торчим тут… Чего мне будет стоить твоя очередная шутка со временем, куда нужно еще провалиться и от чего закипят мозги? А если честно – задолбало. Все, излагай. И учти – больше разговоров у нас с тобой не будет, довольно. Пусть мое золото превратится в черепки.

Мои руки не просто тряслись – ходили ходуном. Чтобы затянуться, мне пришлось прижать локоть к телу и схватить левой правое обожженное запястье. Дрожь от боли в руке слилась с горьким дымом самосада нашего комнатного левиафана в сером. Как же я его ненавидел!

Экс ответил неожиданно мягко:
– Нет, братан. Разговор на этот раз будет короче. Раз ты спросил, сперва кратенько введу тебя в курс. Ратиосфера – удивительное состояние, пограничное между мирами и не существующее полностью ни в одном из них. В ней тоже есть уровни, сначала в границах мира, потом способность проникать в другие, потом путешествовать уже по своей воле между мирами… но этого я, например, не могу, моих способностей тут недостаточно. Ратиосфера сама по себе и над ней никто не властен, кому-то дается шанс куда-то проникать, в тонкие составляющие, но большинство из редких счастливчиков знают только то, что видел ты. Не уверен, что тебе понравилось, но некоторое принуждение с моей стороны я компенсировал тем, что ты теперь сможешь входить в нее. Многим для такого проникновения требуется сочетание некоторых средств… хм… аномально-лекарственного свойства, приходится испытать себя на прочность при знакомстве с некоторыми видами пси-полей… научишься, если захочешь. Но, я думаю, тебе не потребуются такие сложности, все будет мягче и проще. Ты отмечен, как глупо это ни звучит, возможно, когда-то уже попадал в пси-аномалию и выжил в ней. Такие как я способны видеть таких как ты. Спасибо за помощь, очень кстати. И это не последнее, где еще пригодишься, чему, подозреваю, совсем не рад. Но иначе, к сожалению, никак нельзя.

Он скрутил самокрутку себе и продолжил:
– Видишь ли, Чертов Свищ, как ты уже понял – антипод Монолита. А мой дар – от его злейшего врага, поэтому Свищ не может… как это… полностью тебя подчинить, поглотить, заставить быть слепым исполнителем своей воли, как всех пришедших к нему. Все получают свой дар в обмен на что-то, на обязательство, на службу Ему, часто это заканчивается плохо – выживут они или нет в итоге – почти все становятся либо кодерами, либо просто психами, либо возвращаются к Хозяину, чтобы остаться с ним навсегда – в одном из тысяч тысяч измерений. Но тебя поработить Свищ не сможет. Ты поймешь, о чем я, когда придет время. А оно придет очень скоро. Потому я рискнул снова вырвать тебя сюда… в свое эго, если тебе будет понятно. Это место, как и то, в наших прошлых беседах, в коллекторе – отпечаток нашего мира во времени и пространстве, созданный ратиосферой и… мной. Ты тоже научишься создавать. И долго мы не сможем говорить, в этом месте мое время идет – как все остановленное ваше. Мне за вас всех стареть, пока мы болтаем. За волшебство приходится платить, а вечной жизни я пока не заработал, так-то.

Это хриплое карканье или смех? Чудны дела Твои…

Ястреб продолжал, его тон сменился с расслабленного на деловой.
– Так вот. Свищ не хочет пускать меня к себе. Это ты уже знаешь. Весь путь сюда – это борьба Его с нашими монолитовскими возможностями и на определенном этапе наши силы уже не работали. Здесь, в Злынском. Пришлось… немного рискнуть с проникновением в тонкие сферы. Риск оправдался. Ратиосфера забрала тебя, а с тобой был связан я, ты это знаешь. И мои люди – через меня. Пока ты шел по знакомому тебе миру – я со своими Ястребами шел по параллельным мирам и местам совсем не таким гостеприимным… Этот карьер всего-то километра полтора длиной, но в других реальностях этот путь занял много больше и стоил дорого, особенно последний участок. Пока ты, неудачно выражаясь, витал в облаках – сейчас нас, Ястребов, осталось только трое, двое пали, а двоих просто сожрали… но те миры или не были доступны Свищу, или он не сразу нас там обнаруживал. А чтобы не терять путь обратно – через ратиосферу мы поддерживали связь с тобой, ты нас обратно и вывел, а то Свищ бы точно нас прихлопнул где-нибудь по дороге, в тех реальностях, где есть Его воля и власть. Мы забрались далеко, подошли к самому Барьеру – это то, что ты называешь Жаровней и довели тебя, нашу надежду. Ты – чистый лист, но не только наш. Тобой никто не управляет, ни Свищ, ни эта баба, ни я. Ты Ему нужен, поэтому придется смириться с тем даром, что мне удалось тебе передать. Ты сохранишь свободу воли. Именно поэтому сможешь сделать выбор, надеюсь, он будет правильным. И это хорошо, лучше такой шанс, чем никакого.

Он затянулся, огонек самокрутки снова осветил его глаза, отражаясь красными огоньками чудовища, как тогда в коллекторе. И снова я почувствовал то неприятное головокружение. Казалось, что пещерка эта летит где-то во тьме, высасывающей жизнь из нас всех… а больше всего из Экса… тот закашлялся и стал говорить быстрее, торопясь:
– Нет времени на красивые слова. Короче, все великое, даже такое как Монолит и Свищ – имеет нечто такое, что делает его тонким, уязвимым, зависимым, маленьким. У Свища такой момент близится. Скоро эта аномалия перестанет существовать в том виде, в каком существует. Это может произойти от идиотизма военных, когда ударят их долбанные ракеты. Все рухнет, нарушится равновесие энергий, таких энергий, что не представить всем здешним профессорам и тогда никто не предскажет, вырастет Чертов Свищ в миллион раз и поглотит все, кроме Монолита или провалится в мир Скрамен, где обитают темные арсы, сожравшие моих братьев. Или просто выплюнет из своих недр пережаренный крекер и останется на месте. И сам Свищ этого не знает, потому он обязательно попробует сделать так, чтобы…

Тут голос Ястреба глохнет, а лицо его растворяется во мраке пещеры. И я вижу: то самое семечко, неведомого растения, летучее, как зонтик. Нет, не то же, просто похожее, понимаю я. Потому что оно не золотистое, не розовое как в моих прежних видениях, оно – холодное, ледяное и удивительно тяжелое. На моих глазах оно превращается в облако пара и окутывает меня, льнет ко всей моей обожженной коже, затягивая раны и просачиваясь сквозь кожу в мое тело. И тут я вспоминаю другое видение: тонкие руки , семечко на ладони… Но рук не… Ужасно хочется сп… Липкая черная тьма. В ней я нахожусь черт знает сколько времени. Может быть с самого рождения.

– Идем!!!
Писатель хватает меня за рукав.
– Идем!!!
Пинком под ребра подымает Мурашкина, хватает Алену, вынырнувшую из оцепенения с одурелыми глазами, за руку и – тащит нас обоих, пиная впереди связанного капитана. В глубине пещерки я замечаю нечто завернутое в ткань расцветки «урбан-асфальт». Это мумия, сухая, как веник. Рядом с ней пулемет FN Minimi. И рюкзак Экса.

«Стареть… за вас всех…»

А у меня ведь и оружия никакого не осталось… Пожитки тоже непонятно, где – во время всех этих прыжков в ратиосфере свой шмотник я, кажется, потерял… «Когтя» жаль до слез, но слезы высыхают еще где-то в области сердца… Как во сне я вырываю руку, иду, беру холодную стальную машину для убийства и вешаю ее через плечо. Тяжело. Надежно. И рюкзак, пригодится. Медленно-медленно мы движемся в лилово-сером сумраке, навстречу жутким звукам, раздающимся как сквозь пластилиновый колокол…

– Идем!!!
Писатель уже вытолкнул через небольшую дыру выхода из расщелины наружу обоих уцелевших наших спутников. Его лицо повернуто ко мне рот разинут, но крика я не слышу. Крик внутри меня.
– ИДЕМ!!!

На карачках, не чувствуя и так разбитых коленей, я выползаю за ним на свет Божий. Сказать, что все вокруг преобразилось – ничего не сказать. Одно можно было сказать точно – Богом тут и не пахнет.

После того, как накатила «волна» пульсации Чертова Свища, все аномалии замерли на своих местах, мы все будто провалились в другой мир, по ту сторону «волны». Точнее сказать даже – в другие миры. Впрочем, некоторые вещи мне были уже знакомы и – тут же пришло знание. Воздух здесь струился будто бы отдельными прядями, кто знает, почему. Возможно дело в разных температурах, в пыли… но я думаю, каждая такая прядь принадлежала своей собственной «луковой оболочке» чужой реальности пришедших до нас, когда этот воздух проникал внутрь с дыханием, мы слышали какие-то шумы, голоса, звуки, эти отпечатки времени звали путников, зашедших так далеко – каждый по-своему. Все эти чужие миры манили, тонкие и хрупкие, как дымный облачный воздушный след… От одного веяло запахом прошлогодней листвы и сыростью, от другого – дымом костра и душной майской ночью, от третьего вообще чем-то нездешним… кажется корицей, кровью и опьяняющим цветочным запахом, на который хотелось идти, закрыв глаза и потупив волю. Чужие реальности будто пускали свои потоки воздуха как корешки или щупальца – в попытках пересечь друг друга, опередить конкурентов и привлечь жертву… или хозяина… Но им никогда не пересечь «волну», они жили только внутри ее. Поэтому они прельщали только тех немногих, кому удастся дойти в эти скорбные места, каждый по-своему, но одинаково яростно: всей страстью, будто бросаемая женщина уходящего любовника в последнюю ночь. Где-то кровь и тлен были мирской радостью нечеловеческих существ – и мы чуяли именно это, смотря глазами хищников друг на друга и вожделея вцепиться в горло спутника. Отпечатки чужих желаний: соблазнительная плоть, богатство, сила или уединение в совершенно безлюдном уголке, было и такое. Иногда с очередным дымно-воздушным следом приходил образ настолько блаженного и совершенного бытия, что мы все не сговариваясь задерживали шаг… и тут же его ускоряли, потому что на смену ему приходило видение сумрачных пещер, пропитанных трупным запахом… И снова желание кромсать… потом – пить кровь, прямо из шеи, вцепившись своими присосками в сонную артери…

Писатель дернул меня за рукав и указал себе на голову. Будто в бреду, я достал из кармана Оберег и натянул его на обожженную кожу, поверх костяка с беснующимся мозгом. И все тут же успокоилось.

А еще в Обереге я снова стал видеть. Ну, примерно схожее тому, что в ратиосфере, только не так ярко, расплывчато и не всюду, как бы пятнами. Трамплины, преобладавшие в Злынском, больше не вращались. Проходя мимо одного из них, я попробовал дотронуться до аномалии и ощутил уже знакомую вибрацию, растекающуюся по венам. Их обычно совершенно прозрачные волчки были теперь хорошо видны на фоне еще более сгущающегося мрака по ту сторону Жаровни, над которой неподвижными ослепительными свечками возвышались Скачущие Жарки, которые всегда можно узнать по иссине-белому пламени, похожему на режущий свет электродуговой сварки. Они были яркими… но не освещали самого карьера, темный воздух будто пожирал их свет через несколько десятков метров. И нам было нужно туда, в тот мрак, на тот берег. Пока я переживал сцену за сценой в своем беспамятстве… или наоборот, в памяти… по обрывкам своих видений ратиосферы, группа сумела пересечь весь чуть менее чем полуторакилометровый карьер. Я вывалился в нашу реальность уже на последнем привале, когда сам, своей волей и своими действиями вызвал этот внеплановый выброс, заставивший моих спутников искать прибежища в жалком каменном мешке. И спасибо… кому там положено его выразить, на небе или под землей… что это укрытие тут оказалось. Хотя, думается, благодарить следовало покойного Экса.

Выброс все еще бушевал – там, по ту сторону «волны», которая накрывала нашу часть Злынского подобно чудовищной стеклянной опрокинутой миске, сквозь ее синеву мы видели красноватые вспышки, появляющиеся и тут же исчезающие на ее поверхности. Воздух снаружи ее ходил красноватыми светящимися волчками, но пронизывающее излучение низких кучковатых облаков, взявшихся ниоткуда, было самым жутким и беспощадным, мы его ощущали даже здесь, укрытые аномалией. Глаза слезились даже в Обереге, перед ними вспыхивали разноцветные пятна, голова кружилась, хотелось выблевать все содержимое желудка… правда, с этим была проблема. Сквозь тошноту пробивалось волчье чувство голода. Вспомнив истлевшую мумию Экса, подумал тогда: сколько же по верным часам мы уже идем в этом гиблом месте… Неудивительно, что так хочется жрать. Но – нечего.

Вдруг я вспомнил и подпрыгнул от неожиданности… Вот бредем мы сейчас как ослики на веревочке… Но мы же тут не одни. Контролеры. Ястребы, последние двое, потерявшие своего командира. Проводники тоже – двое уцелевших, точнее – перевоплотившихся после слияния с антиподами, откуда-то я знал и это. Где они все и что нам теперь делать? Кое-как подтянул стотонную махину пулемета, пытаясь среди отсветов вспышек, проблесками сознания среди вороха галлюцинаций разглядеть, что тут в действительности творится.

Мы уже почти подошли к Жаровне. Ястребы стояли у ее границы – с нашей стороны. Так и просится на язык сказать: со стороны мира людей и, я уверен, ни капли не погрешу против истины, говоря именно так. Потому что мрак на другой стороне… он не был… здешним. Возможно, когда-то там была точно такая же каменистая почва, продолжение рукотворной морщины Земли, но с некоторых пор миры сместились и в нашей Зоне появился этот притягивающий мрак, уводящий в неизвестность и ерошащий ужасом и так серебрящиеся волосы на голове. А наш кусок мира провалился в другую Зону… где-нибудь посреди мира кровососов или кого там… ассов или арсов. Скрамен, так, кажется, говорил Экс. Мрак затягивал, как зев удава и мы сами очень хотели туда попасть, нас совершенно не волновало, кроликами или еще кем, мы хотели туда попасть еще тогда, когда пили водку на Кордоне и даже раньше. Может еще до рождения. И мы пришли сюда.

Путь с той стороны охраняли восемь точно так же выстроившихся в ряд контролеров, бывшая группа Егорова, ныне – Стражи. Не в силах создать антиподов Ястребам, Свищ создал себе других защитников. Даже отсюда я видел знакомое свечение в глазах контролеров, бледно-розовое и пронизывающее до костей. Точно такое же было в глазах следопытов Зверобоя и Похрена, после того, как в тех врезались антиподы и… вселились в них, иначе не назвать. И вновь я вспомнил, как сталкеры подымались, как входили в пламя Жаровни. Как спекались их руки… и мои. Будто очухавшись от кошмара, я стал искать глазами этих… троих. И нашел.

Они стояли в замершем пламени Жарки, их окружал сплошной прозрачный кокон такого же пронизывающего света, какой исходил из глаз Стражей Свища. И свет этот давал мне возможность видеть, как срослись их руки, перевившись пальцами и уйдя в плоть друг друга, как ноги ушли в почву и стали частью Злынского… А обычное, «внешнее» зрение при этом говорило другое: я видел перед собой довольно странную конструкцию – три каменных истукана, грубо вырубленные из куска угольно-черного камня, соединенные грубым обручем примерно на уровне «плеч»… Аномальная энергия и температура превратили их в огромный единый артефакт… и он таял, выгорал. Заметно было: несмотря на то, что время остановилось, силуэты истуканов становятся все тоньше. Может дело в нестерпимом жаре, а может… во времени, это оно горит и источает эти фигуры. Время – как огонь, оно пожирает нас и все окружающее непрерывно и вопреки всем законам, оно ненасытно. Эти трое приостановили его на несколько минут и… стали кем-то еще. Расплатившись всем своим существом, которое сейчас обгладывалось не пламенем, а временем. И когда они кончатся…
Время выпутается из ловушки и рванется. Зло и панически.
А я все стоял и смотрел, пытаясь угадать, кто же третий, который в моих ратиокошмарах был мной. Даже «внутреннее» зрение не давало ответа. Только я начинал видеть перед собой человеческий силуэт – все расплывалось в такой яркой вспышке розового света, что «внутреннее» зрение тут же гасло, а в голове подымался шум. А затем я снова видел черного идола, в круге с другими троими. Мы стояли и смотрели на пир голодного времени, чудовищный артефакт таял как кусок сахара… Потом один из истуканов исчез, обрушившись и разорвав цепь. Тут же полыхнули десятки, если не сотни Жарок, а потом замерли снова. Раздался грохот, больше похожий на выдох и из колосникоподобных трещин выползло облако дыма и пепла. Гигантская трещина прорезала Жаровню вдоль нашего пути, затем все застыло снова… И снова грохнуло… и снова застыло.

Я обернулся и увидел, что «волна» уже гораздо ближе к нам, она откатывалась, резкими скачками, ее, как и время вокруг, пока еще держали остатки живого получеловеческого артефакта. Но остальные два туловища «истуканов» тоже уже практически перегорели. Эх, жаль, а я уже успел про себя назвать его Троицей… Впрочем, Святой Дух можно было списать, его тут отродясь не было. Зверобой вполне тянул на Отца, пусть и подлючего, Подсадной вполне годился на роль Сына, перенимателя опыта… Я даже как-то задумался о чем-то вечном, будто заснул, стоя на берегу огненной вечности. Пока не отвалилась верхняя часть еще одного истукана, «голова» Зверобоя-Отца… Жарки снова полыхнули, свечение во «внутреннем» спектре зрения снова залило все ослепительной вспышкой и снова все встало, как неудачная попытка реки к ледоходу… Но рекам свойственно рано или поздно прорывать любую блокаду. И время найдет способ источить Троицу, когда рухнут все три спекшихся угольных хранителя…

Мне не хотелось узнавать, что будет, когда они полностью сгорят. Изо всех сил я заорал в лицо Писателю:
– ИДЕМ!!!
А затем схватил его за руку и потащил за собой, ступив на готовую взорваться новой порцией жара морщинистую поверхность Жаровни. Скорее, пока еще можно, другого шанса у нас не будет. Оглянувшись, я увидел, что Алена тоже очухалась и тащит за собой на веревке связанного Мурашкина. Все они были в пепле. Пепел на костюмах лежал таким слоем, что не было видно, какого тот цвета и догадаться о том, СКАТ это или просто комбез можно было только по очертаниям фигуры. Наверняка я тоже не красивей. Я засмотрелся, было, на Троицу, отсюда, с Жаровни, к свечению прибавлялся красноватый оттенок и, благодаря то ли новым способностям, то ли Оберегу, то ли обоих вместе, я увидел фигуры как бы «взором огня»… Мне было достаточно просто прикоснуться в ближайшему застывшему языку Жарки. И я увидел то, что видела аномалия. Звучит и глупо и страшно, я понимаю.
Фигуры, кажущиеся в обычном мире грубыми сгорающими в огне угольными пародиями на человека, в ином свете оказались сплетенным сочетанием двух тел: человека и антипода, последние виделись будто застывшими металлическими отливками ажурных решеток в форме человеческого тела, что-то среднее между каркасом экзоскелета, внутрь которого помещен гибкий, но прочный членисто-позвоночный механизм, сделанный из блестящего металла. Человек был буквально вплетен в эту конструкцию, где-то обвит вокруг элементов, где-то фрагменты антипода пронзали его существо. Сердца этого обоюдосущества соединились в одно и раздались в размерах, пытаясь разодрать сжимающуюся от пламени грудину, пульсирующую изнутри. Огонь пожирал плоть человека и плавил существо антипода, заставляя расплав изливаться внутрь существа, превращая его во все более компактное и тонкое общее нечто. Руки фигур были намертво сплавлены и спечены пламенем, но все более истончались.
Внутри этой Троицы сиял ослепительный свет, раскидавший тончайшие лучи во все стороны и будто превращавшие все окружающее в подобие марионеток на своих ниточках. Вот как выглядел своеобразный живой сгорающий «тормоз» времени. Но мне было совсем не до этих тонких тайн бытия по разные стороны, клятой ратиосферы и всех четырехсот тысяч параллельных чертовых миров со своими Свищами и Зонами, вплетенными в пространство точно так же, как эти существа были вплетены друг друга и в пронзающий их свет – насмерть. Меня гораздо больше волновало третье существо. Которое ДОЛЖНО было быть мной, если мои кошмары мне не врали. Потому что первым упал именно МОЙ истукан. И на его месте сейчас было что-то еще. Что-то, что не давало цепи разорваться. Что-то – в огне. Я снова коснулся пламени застывшей Жарки и на этот раз не убирал руку, хотя все мое естество сотрясалось от боли и страха.

Это было существо, состоящее из огня, языки которого переплелись с призрачными очертаниями получеловека-полупризрака и лицом его было лицо Экса. Я почувствовал через пламя его боль и муку, которую он терпел, пока мы медленно проходили сквозь Жаровню, кто от почти полной потери сил, а кто-то – не будем показывать пальцем – вроде как на экскурсии. Ведь сталкеру непременно надо на все посмотреть, верно? Экс, мертвый здесь и живой где-то еще, мог сдерживать цепь за меня, одного, но не мог заменить собой всех троих в Троице. У последнего истукана тоже отвалилась голова, уничтоженная жаром кокона жара в центре этого жуткого живого артефакта. Возможно, силу Эксу-призраку придавали и Свищ и Монолит одновременно, но даже они не могли обуздать всепожирающую мощь огня этого места, сжатого из сотен Скачущих Жарок в один жуткий шар света в центре Троицы. И времени почти не осталось, вот что еще я понял.

С отвалившейся последней головой истукана несколько замерших Жарок исчезли, а потом вновь полыхнули на новом месте, почти там, где волочили свои кости Алена и капитан. Оба вскрикнули и бросились бежать, хорошо, что вперед, не совсем обезумев в тот момент от страха. Я снова схватил Писателя за руку и потащил что было мочи.

Мы уже приближались к другому «берегу» Жаровни. Чисто по закону подлости что-то должно было произойти. Обвал угольной «решетки» Жаровни, обрушения сдерживающей все Троицы с оживанием утроенно усиленных аномалий… В конце концов нас должна была догнать обратная «волна», после чего накрыл бы бесконечный выброс… Контролеры и Ястребы стояли лицом к лицу по разные стороны Жаровни, готовые в любую минуту начать сражение и даже если Писатель мог похвастаться навыками борьбы с телепатами, то за пазухой Каждого Ястреба уж точно мог запросто найтись сюрприз похуже Оберега. Похуже – для контролеров, понятно… И для нас. Мы уже были по другую сторону.

Но на каждый закон подлости найдется счастливый случай. Спотыкаясь и ковыляя, мы вполне успешно добрели до противоположного «берега» и поднялись по покатой гранитной плите, уходящей куда-то в сгущающийся мрак. Я никогда не забуду той картины, которая завершала первую, земную стадию нашего жуткого похода, когда мы пересекли линию, вдоль которой выстроились контролеры, не обратившие, пока, на нас никакого внимания. Остановились и повернулись лицами к пройденному пути, четверо из тринадцати. Мы знали, что ничего еще не закончено, но всех нас теперь связывало нечто общее, новое видение и общая память… Этого невозможно передать. Известно, что контролеры общаются телепатически на расстоянии… вот как-то так же. В своем последнем даре Экс передал мне возможность ощущать не только ратиосферу, но и разумы в ней… Возможно, остальные испытывали нечто вроде озарений или интуиции, списывая все на Зону, Свищ и предчувствия… Это не совсем так. Экс научил меня связываться с их сознаниями и теперь я чувствовал их – и рядом с собой, и внутри себя… Я чувствовал, что по лицу Алены текут горячие слезы, впервые за все ее время пребывания в Зоне. И такие горячие капли крови струились в моей душе, прожигая сердце. Все мы… кроме капитана… вспоминали Ястреба. Именно в этой части моего сознания этот удивительный человек навсегда останется живым… так как-то. И поминая его, глядя на окончательно сгорающую и рассыпающуюся Троицу, я чувствовал отлетающие души, чувствовал их облегчение и безмерную усталость выживших, которая не могла заглушить восхищения величественности разворачивающегося зрелища.

Как только Троица рухнула кольцом пепла и обломков, «колосники», по которым мы только что прошли, раскалились докрасна. Огненный сгусток энергии Жаровни, остановленный на время непостижимым образом, разлился сплошным огненным ковром по всей поверхности гигантской аномалии, расцветившись языками отдельных Жарок, полыхнувших почти мгновенно и единовременно. Вслед за этим Жаровня немедленно успокоилась и пришла в свое обычное коптящее состояние, оживляясь только отдельными вспышками Скачущих Жарок. И тогда мы увидели откатывающуюся назад, прямо на нас, «волну» Свища, за которой снова возникали обычные для этого места Трамплины и Карусели, вот только соотношение теперь было в пользу Каруселей.

«Волна» прошла через нас как один миг, небо из серо-темного вдруг стало обычным, утренним. Утром четверга. Выброс кончился. Сегодня свершится все: мы увидим величайшее чудо и проклятие Зоны и сегодня же это чудо обречено погибнуть вместе со всеми обитателями этих мест. А еще «сюрприз», о котором мне поведал Седой и для которого нужен потерянный Коготь. И будь я проклят, если Седой говорил мне, как все это произойдет, в смысле «сюрприз», но догадаться было нетрудно, памятуя его рассказ об Огненном Кольце. А вот другое я откуда-то знал сам – произойдет это в один миг с тем, как Свищ перестанет существовать. Будто я хотел это знать и тут же это пришло. Как это произойдет, что это будет? Должен быть выброс, не простой, а очень мощный, вырывающий целые скалы, открывающий трещины в проклятой земле и… проходы в проклятые миры. Хотелось думать, что у нас есть время до артналета, до полудня, но я осознавал как никто: времени в действительности не было совсем. Оно после остановки панически летело вперед. Еще Свищ… что нас там ждет и сколько «это» продлится. Еще отступление в Нежитное… хорошо, что КПК не посеял. Погоня. А самое поганое, что все зависело еще и от Мурашкина. Стоит ему раньше времени откинуть копыта…

Капитан был совсем плох. Когда мы только спускались в расщелину, по которой тропа спускалась в Злынский, он был бледноват, но бугаина тот еще – двоих «операторов» покоцал за здорово живешь. Но теперь… Из выживших прогулка по карьеру дороже всех далась именно ему. Жаровня была последним отрезком пути, который он смог преодолеть на своих ногах, затем, выбравшись на безопасное пространство, рухнул мешком. Я потрогал его лоб. Очень горячий. Лицо военного стало заметно худее, на коже явно виднелись красные точки пор, а над самим телом… что-то было не так. Не помню, как я смог переключиться на «внутреннее» зрение, каким наградил меня Экс, но внезапно все окрасилось красным – вокруг тела капитана клубилось красноватое облако, выходя прямо из него сквозь кожу, сквозь которую отчетливо проглядывали вены. Матерясь, я снял с него СКАТ и шлем, теперь можно было заметить острые выступившие скулы и полностью проступавшую сквозь порванный ворот ключицу. Вслед за этим капитан потерял сознание. Одевать бронекостюм обратно на него не стал, прикинув, что теперь придется тащить этого козла, а лишние двенадцать кило тут ни к чему.

Впрочем, именно нам не потребовалось этого делать. После того, как Жаровня снова заработала, «волна» ушла к Свищу, а выброс прекратился, стоявшие почти навытяжку друг против друга контролеры и Ястребы вдруг пришли в движение. Ястребы опустили свое оружие, затем один из них поднял правую руку в римском приветствии, на которое последовал такой же ответ от одного из мутантов. Затем оба отряда прошлых и нынешних охранников, передав нашу группу с рук на руки, развернулись и не торопясь отошли от края аномалии. Ястребы очень скоро растворились в вибрирующем и преломляющем свет воздухе Злынского, мечущемся между густо расположившимися Каруселями… А контролеры без единого звука подошли к нам. Двое из них подняли под руки бесчувственного капитана, остальные кольцом окружили нас троих. Никаких приглашающих жестов, мы все знали, что надо делать – переставлять ноги. И знали, куда надо идти – туда во мрак, во тьму…

Пока мы углублялись в огромный раструб пещеры с оплавленными стенами, мне удалось несколько раз оглянуться. Но позади не было светлого пятна выхода обратно. Свет гас вместе с обступавшим нас мраком. Вскоре очертания пещеры стали всего лишь угадываться, да и то при включенном фонарике. Зато фигуры контролеров виделись очень хорошо. Войдя во мрак, они стали светиться, все ярче и ярче, таким же синеватым свечением, как и пси-поле в подземелье с сиренами, теми «валунами», сводящими с ума. Обернувшись на своих спутников, я увидел в полной тьме две красновато-желтые фигуры, одна светилась гораздо слабее другой и ее волочили два синих силуэта. Вторая фигура, заметно меньше, принадлежала Алене. Помимо собственного свечения тела ее окружала аура серебристого света, какой я уже видел в пси-поле, в Злынском.

Перед тем, как я осознал, что незаметно для себя снова переключился на «внутреннее» видение, мой взгляд вырвал из темноты еще одну фигуру. Она была и синеватой, и серебристой, и золотистой, и розоватой… как ореол вокруг таинственного семечка в моих видениях. Конечно же это был Писатель. Невольно я потянулся своим внутренним взором к этой фигуре, но мысли, которые услышал в тот момент в его сознании… они неожиданно ударили меня. Разорвали пополам своей мощью и неожиданным холодом… Будто все мое существо разрубили ледяным топором. Он не хотел, чтобы я лез в его суть. Исчезло внутреннее видение… и я не уверен был, что вообще вижу – вокруг была непроглядная кромешная тьма. Наша процессия шла в этой тьме, но я не слышал шагов. Пытаясь обернуться и увидеть хоть небольшое спасительное пятнышко света от входа в пещеру – не увидел ничего. Не было и почвы под ногами. Я не был уверен, что вообще куда-то иду, что рядом кто-то есть. Будто что-то меня вырвало из моего мира и погрузило в вечную тьму. Может быть, я в ней иду. А, может, что и стою. Или подвешен неподвижно над бесконечной бездной. А, может быть, падаю в эту бездну и падаю без конца, потому что бездна она потому и бездна, что – без дна.

Никогда я не испытывал столь настоящего и совершенно бесполезного страха. И тогда я закричал, завопил что есть мочи. Никакого эха, никакого ответа. Будто крика и не было, будто и он мне мерещится в моем непреходящем кошмаре. Один, облачко сознания в бескрайней тьме. Ты можешь лететь и падать в любую сторону. В аду полет и падение совершенно идентичны. Бесконечный вечный покой. Рай, ад, начало и конец творения, что их разделяет? Верно, пауза, ничто, которое может быть размером хоть с волос, хоть с вечность… И что же положит конец этому Ничто?

Верно. Момент творения. Тогда я всем своим нутром напрягся… но тут же успокоился. И сказал. И на этот раз было эхо, и был голос. Мой голос.
– Да будет свет!

И стал свет.

______________________________________________________________________

Впервые опубликовано: www.gurich.ru, 27.10.2012

Редакция 11.12.2012

(с) Дмитрий Гурыч, 2012