Гурыч

Главы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, Эпилог

8.

Когда мы с Писателем возвратились к остальным, группа собралась в полном составе, окружив также возвратившихся Мурашкина и Похрена. Защитный костюм капитана был забрызган темными каплями, а бандит почесывал шею, его СКАТ местами был покрыт какой-то странной волокнистой массой. Рассмотрев ее вблизи, понял, что это паутина.
– Нашли! – капитан улыбался во весь рот. Только сейчас я заметил, что все передние зубы у него искусственные – даже в полумраке выделялись необычной белизной.

– Это… чертовы пауки, там этой дряни как соплей в носу! – Похрен с брезгливой миной снимал с костюма одну тонкую серую прядь за другой. – Так мало того… мля… свили свои сетки аккурат у кустов с Пухом, прах их побери! Дернуло меня через кусты на скалы лезть… так что там это… В общем, бегом и только вперед! Уух, жжет как!
– Так а ты чего ж без шлема-то полез? – Полосатый покрутил пальцем у виска. – То, что ты отморозок – это все знают, но самому-то лучше беречь калган, да думать им иногда, пригодится.
– Братан, вот не начинай, а? Самому не в масть так лохануться. Задрала эта пещера, мочи нет, думал, выйду, воздуха глотну, без этих гребаных фильтров, не люблю я их. Ну и обрадовался, скинул этот аквариум, вон ему подержать дал, а сам полез.
– А ты куда смотрел? – Полосатый вскинулся на капитана. – Занесет заразу какую, потом сам его на закорках потащишь.
– Да вот еще. – Капитан был невозмутим и расслаблен. – Твой дружбан – тебе и потеть. Я ему, между прочим, говорил снова шлем одеть. У нас так даже первогодки себя не ведут, их дрючат за это. А у военсталов за такое вычеты, если в санчасть попадет. Дураков нет, уж поверь.
– Так что ж твои супермены так глупо… – Полосатый хотел, было всерьез взяться за капитана, да Писатель дернул его за рукав. Это правильно. Не надо о таком. И не время и не место.

Несмотря на протесты Зверобоя, матерящийся бандит взял флягу с водой и добрую ее половину тут же вылил себе на шею, предварительно намылив оную хозяйственным мылом. Алена и Полосатый ватой с перекисью в руках первой и встречными матюками второго привели затем Похрена в умиротворенное состояние.

Судя по всему, было уже шесть часов утра третьего дня нашего похода. Сориентировались по механическим часам капитана и Писателя, хотя Магнитка могла нарушить и их ход. Но лучше, чем ничего, они-то хоть совпадали, КПК же здесь работали уже с жуткими помехами, разброс во времени доходил до двух часов сорока минут, у меня в данных спутниковая карта Темной Долины, к примеру, вообще оказалась вверх ногами, непропорционально стянутой в правый верхний угол. Но это полбеды. Попытка загрузки карты Кордона вообще вырубила прибор, пришлось перезагружаться. Запустив все заново, я был вконец разочарован: на черном дисплее значилось красными буквами «Извините, системный сбой». Исчезла и искореженная Темная Долина.

– Обычное дело! – раздалось над ухом, настолько неожиданно и резко, что я отшатнулся.
Зверобой. Подошел так, что я его и не услышал, охотник хренов. Теперь смотрел через плечо на мой КПК, сочувственно качая головой.
– Тебе впервой, парень, остальные-то вроде знают: нельзя здесь поиск включать, только сохраненные данные. Закрытые территории, брат, вот что. Тут и компас не работает. И данные со спутника сюда в таком виде доходят, что не одну душу погубили уже. А мы так вообще под землей. Путей немного в Злынский, еще меньше из Злынского, и, может, вообще никакие уже не ведут обратно, понял? А мы пока что еще и туда-то не вошли. Делай выводы.

И отошел, посмеиваясь. Странный человек. Ни с кем по душам ни словечка. Середнячок. Не высовывается вперед, но и в отстающих не числится. Хотя… сколько я его знаю-то? Сутки? Это если учесть мое собственное отсутствие. Может и ему не стоит доверять мне… Вот ведь. Настроение испортил, дурик. Сплюнул, выключил и убрал во внутренний карман бесполезный КПК. Побережем аккумулятор, вот так.

Завтрак был необыкновенно плотным, грубым, но практичным. Неизвестно, когда мы сможем пообедать, будет ли чем и будет ли кому. Классика в таких случаях: любая крупа с черным перцем, заправленная все той же армейской тушенкой, которая никогда не может надоесть. Двойной крепкий кофе, растворимый, конечно, но, по крайней мере, точно не цикорий, такие штуки тут нетрудно достать, особенно на окраине у Сидоровича, хоть и дороговато. Также все получили по двухдневному запасу антирадиационных таблеток и очередную порцию мультивитаминов. Таблетки-колесики… Вояки вообще всем этим снабжаются по самые брови.

Итак, группа подготовилась к последнему рывку, осталось, по рассказам капитана и бандита, преодолеть метров пятьсот, кружными проходами, кое-где низко, узко и темно, но пройти можно, даже с грузом. Впрочем, его оставалось не так много, в основном боеприпасы и медикаменты. Как я уже говорил, большая часть оставшейся провизии и половина боезапаса были надежно спрятаны в пещере – на обратный путь. Первыми пошли капитан и Похрен, за ними – Зверобой и Подсадной, операторы и Алена, синяк которой уже немного посветлел и блестел под слоем какой-то бабской мазюкалки. Замыкали шествие я, Полосатый и Писатель.

Шли в полном молчании, подсвечивая путь фонариками. Мне, в отличие от других было проще нагибаться и проскальзывать в тесные норы, ведущие в другие пещеры, легкий комбинезон – не тяжелый костюм… но что там по ту сторону этого подземного лабиринта? Пригодился бы еще СКАТ, когда еще такой достану, почти новый, пусть и с чужого плеча.

Даже думать не хотелось о то и дело попадающихся темных дырах в стене или почти под ногами, куда то одного, то другого чуть не угораздило свалиться. Что там, в них? Другая жизнь, алчная до всего теплокровного, пути в другие закрытые миры? Шагнешь и… Или просто тупики, ловушки? До сих пор не могу понять, каким чутьем мы руководствовались, когда шли то в полной темноте, то в относительно освещенных пещерах – без каких бы то ни было намеков на просветы. Но я-то уже знал, в чем дело. И по легкому покалыванию от синеватого туманного свечения в таких местах, и по странному зовущему чувству… даже не хотелось думать о тех «провалах-ртах», «валунах» над головой… Оберег лежал в кармане… ну, на всякий случай. Заметил: Олег кивнул, когда я его снял и убрал от посторонних глаз. Всегда лучше, когда о тебе знают поменьше.

Писатель был как никогда молчалив и замкнут, старался не показывать виду, но удавалось не очень. Я понимал, в чем дело: трудно знать, что очень не все в порядке, что с нами крыса… да и одна ли? Паранойя – вещь противная. Остальные, впрочем, будто бы не замечали ничего подобного, даже не так, ощущение, что спокойная жизнь вот-вот закончится, судя по всему, терзало многих, однако поведение было слишком ровным. Кончились и без того редкие колкости, прекратились шутки. Нарочитая аккуратность в полном молчании, взгляды мимо лица, все больше в сторону и в потолок. Никто не останавливался на перекур, да и на ходу курили нервно, молча, прикуривая от своего огня. И все это росло. Нервозность поднималась из глубины моего нутра, поделать с этим я ничего не мог и не хотел, будто сам приглашал свои страх и недовольство, все больше подпадая под их мерзкий шепоток. Я подозревал и ненавидел буквально каждого. И не только это. Больше всего мне уже хотелось высадить хороший заряд стальных пчел во что-нибудь живое… уже вроде как все равно, во что. Раздражение начинало перетекать чуть ли не в ненависть, бесило все. Если кто-то чертыхнется, поскользнувшись, или слишком медленно, как казалось, переставляет свои чертовы ноги. Бесила Алена – тупая шлюха, из-за которой мы все оказались здесь. Кровь бросилась в голову, рука легла на автомат, я чувствовал, что и в этой железной штуковине заточено невиданное желание убивать, продырявить все, что намозолило глаза за эти двое суток. И в этот момент железная рука схватила меня за грудки, скомкав ремень оружия и стяжку лямок рюкзака в громадный кулачище. И швырнула в сторону. Потом в меня врезалась туша Полосатого.

Контролера никто сразу не заметил и в этом, если бы не Писатель, была бы наша погибель. Ну, мне-то это еще простительно, все-таки я его никогда не видел и не… чувствовал, ну, раньше, до того. Только на фотографиях удалось посмотреть, да и то – трупа. Засела эта тварь так, что его не видно было, в небольшой складке скального пласта, составляющего пол пещеры, примерно посередине большого зала, прямо под световым пятном на полу. Конечно же при полном отсутствии проемов в потолке, как обычно, что выдавало присутствие здесь «валуна». Но трудность была в том, что мы контролера не видели, он же нас чувствовал, это я потом уже врубился, откуда во мне вспыхнули те ненависть и раздражение. Тут даже высовываться себе дороже. Но не передать моего тогдашнего недовольства всем на свете. Несмотря на протесты Олега, я все-таки поднял голову над каменной грудой, отделявшей нас от зала, быстро высунулся и осмотрелся. Никого и ничего не видно. И чего эти дураки поныкались? Замахал Писателю.

Выход из пещеры был виден даже отсюда. Дыра, а по ее краям – развевающиеся от потока воздуха клочья паутины… Все говорило о том, что вышли мы верно. Метров восемьдесят – до выхода. По совершенно открытому месту.
А потом Писатель как-то странно пожал плечами, ткнул в меня пальцем и махнул в сторону выхода. Иди первым, мол.

Его в тот миг я тоже ненавидел. Как и всех. Трусы. Огонь залил голову, будто клубок змей заворочался, шипя и сжимая глаза… Не понимаю, почему я просто не положил всех там же, на месте. Сложно сказать, как оказался на ногах, будто в тумане бредущим к скальному проходу, пересекая зал. Благодарен только за то, что никого из моих попутчиков более не оказалось в поле зрения – жгучее чувство жажды убийства, сдерживаемое сознанием, наконец, прорвалось на волю. Нужно было хоть что-то. Хоть кто-то. Хотя бы одна живая душа, чтобы нашпиговать ее стальными желудями по самое не хочу. Сравнить это… как горячий туман, как страшное опьянение. Мир гнется перед глазами, искажаясь, изгибаясь… все предстает таким… серым, цвета поблекли. Только живое видится ярче обычного, такое теплое что ли. Живое влечет – теплой кровью, просыпается голод, обида. И – ненависть, чувство: если убить, разорвать зубами эту мерзость – муки, наконец, закончатся. Мир вернется на серые холодные, спокойные круги своя или провалится к чертям в тартарары – неважно, сначала – выпустить всю обойму. Что я и проделал, едва увидев в тумане этот желтовато-бурый пыльный торс, от которого исходила явная живая сила, поднял Абакан и несколькими очередями полностью опустошил рожок, опрокинув тело в пыль и заставив остывать, медленно меняя цвет на бурый, а затем на серый… а цвет окружавшего мира – на возвращающиеся обычные, пещерно-темные краски, проступающие сквозь спадающий туман… Сильно болела голова, особенно глаза, не в силах проникнуть взглядом сквозь красные сполохи.

Цвет трупа, впрочем, став в моем иллюзорном кошмаре мертвенно-серым, нисколько не изменился и в реальности. Пыль и высохшая земля навеки впитались в толстую бородавчатую кожу, обмотанную невообразимым сочетанием обрывков какой-то материи, травы, даже кусков гибкого пластика. Казалось, все это буквально впрессовалось в тело, что, впрочем, при ближайшем рассмотрении оказалось почти верно угадано. Туша контролера оказалась покрыта таким толстым слоем грязи, пыли, какого-то старого жира, что лохмотья, пластик и невесть что еще – буквально влипли в эту массу, а после в ней и засохли, составляя пародию на одежду, нечто среднее между одеянием грязной мумии и налипшими фрагментами содержимого помойки.

– Молодец, что тут скажешь. Не думал, что справишься, видать судьба тебя и вправду отметила. Эвон, думаю, ни одной пули мимо!..
Я и не заметил, как подошел Писатель. Рявкнул ему:
– Поумнее нечего сказать, что ли? Предупредить не могли?
Зол я на него был, никак не меньше, чем под зомбирующим воздействием мутанта. Вот ведь, а? Наверняка знал ведь, сволота, что это и кто там сидит. Да и эти все, мастера хреновы. Понятно, почему никто из них не высунулся. Они-то знали, что к чему. Гранаты пожалели, мрази!
Писатель будто читал мои мысли, перехватил, видимо, мой уж точно не ласковый взгляд, ответил:
– Зря ты так. Тут ведь эта штука висит, а ежели гранатой, после взрыва что будет, ты знаешь? И я не знаю. А если завалит и фон усилится? Ну да, использовали тебя. Так получилось. Поймешь ты или нет, но так ведь всегда и бывает. Знай ты, что там контролер – пошел бы сам? Все, кто тут есть – им погибать пока никак нельзя. Иначе мы просто не дойдем, каждый участок маршрута кому-то одному известен.
Тут я все понял. Это ж надо, а? Ярость не хуже контролерской охватила меня, одним движением сшиб Писателя, этого супермена, на землю и схватил за грудки, прошипев:
– Так, значит? За отмычку меня держите, да? Вот я зачем тебе?
Сам не понимаю, как нож оказался в моей руке. Размахнулся… знал, что сейчас всажу его по рукоятку прямо в область сердца, между ребрами. Рука уже начала свое движение вниз…

…

…Экс подкинул в костер несколько толстых сучьев и огонь жадно принялся за них. Я успел заметить, что дерево это настолько старое и высохшее, что удивительно, что оно просто не полыхнуло, как порох. Тут, в коллекторах, наверное и не такое валяется… Наверное, если пройти все лабиринты этих стоков и собрать все, что замывает сюда вода… Однако, что за черт!

Я озирался, будто очнувшись от кошмара. Та же труба коллектора, решетки ржавые, голодная тьма. Ни ножа в руке, ни рюкзака за плечами, ни ремня Абакана на плече… Не удивлюсь, что я вообще валяюсь тут совершенно голый и эта тьма из темных труб, уходящих в ничто меня сейчас начнет медленно пожирать, смакуя кусок за куском… Оглядываться сил не было, просто уткнулся взглядом в Ястреба. Может это сон… ну или как это называется… когда контролер тебя шарахнет по башке… Оставалось только молчать.

– Слушай внимательно, парень. Ты все правильно понял. Именно за отмычку тебя и держат… держали… Берегли тебя и очень расстроились, когда ты потерялся. Вас трое было таких зеленых… извини, но ты и вправду не заходил так далеко. Но двоих Зона уже прибрала, ты понял – военсталов этих, Капитонова и второго… как его… Юрок, вроде, звали. Фамилия еще такая… как кликуха… Жмыт! Точно. Есть причина, по которой твоя жизнь сейчас – одна из самых ценных, ценнее Писателя, этой Алены и любого из ваших проводников… Но только в случае, если вы все здесь, в пещере и до самого спуска в карьер, выживете. А лучше и дальше. Запомни это, намотай на ус, прибей гвоздями к своей пустой голове. Сам все поймешь, а пока тише воды, ниже травы… Вы все – пауки в банке, но нужны друг другу как никогда.

Я попытался сделать какой-то протестующий знак, двинуть рукой… никакого результата, все тело будто… нет, не ватное, будто нету его вовсе. И головы я вовсе не могу повернуть, будто только взгляд мой сейчас в этом коллекторе, с Эксом. Сознание только, а тело…

Экс жестом оборвал мои потуги. Мысли просто остановились, стоило ему махнуть в мою сторону рукой. Небрежно так.
– Короче, ты понял, мужик. Ваша общая задача – беречь друг друга, любой ценой. До самого Чертова Свища или хотя бы до Барьера. Чем больше вас дойдет – тем больше шансов выйти. И торопись. Остальные пока того… не в полном адеквате, так что вы двое – помогите остальным. Если нужно – пинками. Сейчас все сам поймешь.

Тут же перед глазами картинка будто подернулась дымом… Появились какие-то очертания, все четче проступающие в сознании. Это было похоже на черно-белое кино… точнее синевато-белое… и немое… Будто время было отмотано назад и вот я смотрю, вне своего тела, на себя же, с выпученными стеклянными глазами, идущего прямо на контролера. Только теперь я был с другой стороны от мутанта, его туша почти заслоняла мою «реальную» покачивающуюся фигуру от моего потустороннего взора. Оказалось, что на тварь я тогда зашел со спины, вот что меня спасло. Впрочем… взглянув теперь из небытия в лицо мутанту, ужаснулся: у контролера не было обоих глаз. Вместо них в глазницах будто застыло нечто желеобразное, покрытое коркой… Может быть глаза просто выгорели, высохли под воздействием немыслимой аномальной энергии… Но не ими, нет, не глазами видело это существо! Его надбровные дуги будто разрослись в бугристые образования, такие шишковидные выпуклости… а прямо в середине лба, над ними была еще одна выпуклость, желвак, темно-синего, синюшного цвета с кровяными прожилками, как чирей. И он – светился этим голубоватым свечением, подобным свечению пси-поля «валунов»… Неудивительно, что сознание направило мой взгляд вверх, будто камера этого кинофильма скользнула от головы контролера к потолку. И тогда я явственно увидел: от головы контролера прямо к «валуну» исходит тонкий дымчатый след, как пуповина или канал какой-то, соединяющий два существа.

Моя удача состояла в том, что я подошел к ним в том самый момент, когда они кормились. Или как это у них называется. Только тогда я смог бы убить мутанта… Почему-то мне тут же показалось, что «валуну» тоже сейчас станет хреново. Будто в ответ на мои мысли, «кино» тут же изменилось: моя фигура растворилась в воздухе, контролер же глубоко вдохнул, свечение шишки на лбу пропало, исчезла и «пуповина». Мутант протянул обе руки, сложив ладони ковшиком и в них из «валуна» выпал какой-то предмет, округлый и блестящий жидким серебром… размером с небольшую сливу… и прозрачный одновременно, весь в прожилках, подобный отеческому «валуну». Да, я больше не сомневался. «Жемчуг»! Это спора, яйцо, зародыш или что-то типа того… Контролер взял этот блестящий шарик и вышел из пещеры, твердым уверенным шагом насытившегося существа. Отсутствие глаз ему совершенно не мешало.

Я так понял, видение это, наваждение – демонстрация: все так бы и произошло, если бы не вмешался я.

– А теперь смотри!..
Голос Экса, будто из небытия.
Картина будто отмоталась назад, вот я снова вижу момент, как расстреливаю контролера в упор из автомата. «Пуповина» превращается в дымный серый шнур, который развеивается на ветру, не сразу, но неуклонно. «Валун» наливается красным… Синеватое пси-поле тоже меняет свою окраску, а дальше… я все понимаю. Только что я разорвал связь кормильца и контролера. Дальше логика заработала так четко и быстро, будто чужая рука включала в голове тумблеры, один за другим. Именно таким образом эти «валуны» и размножаются. Пси-активные мутанты разносят их «споры», «жемчуг», распространяя и пси-поле по этим пещерам. И наметать «валун» может артефактов как икры… целый рюкзак. Только этот теперь не может, я виноват. И сейчас «валун» кричит от боли, не в силах разродиться… или просто от ярости. И кто придет на его крик? Еще контролер? Или несколько? Или все контролеры, всех «валунов»…

Картинка исчезла, в один миг. Остался только голос Экса, как эхо…
– Уносите оттуда ноги. И не смейте возвращаться этой же дорогой. Здесь больше нет пути, никому. Быстрей.
Млять. Припасы на обратный путь. Последняя мысль в этом удаленном бессознательном… Стоп. Еще каком сознательном… Но…

…

Рука начала свое движение вниз… но я так и не смог ударить, нож завис у меня над плечом, а потом кисть обессилено упала, сжимая рукоять. Я выдохнул и все никак не мог отдышаться. Тьма будто сгущалась… Я уже знал к чему это. Сюда идут неприятности. Много, много неприятностей…
Впервые я скомандовал оторопевшему Писателю:
– Собираемся, бегом!
Собрать остальных не составило труда, но вот объяснить хоть что-то было делом невыносимым. За какие-то десять минут люди, казалось, утратили способность логически мыслить. Они выслушивали все, их удалось поднять на ноги, вытащить из укрытий, куда они забились от охватившего их ужаса. Одного кинооператора извлекли буквально приставив пистолет ко лбу, он забился в расщелину, его камера валялась на расстоянии ладони от небольшого Холодца.

Холодец. Значит поверхность уже рядом, это точно выход. В глубине кислотных аномалий мы не встречали.

Группу удалось поднять на ноги и построить. Все, кроме меня и Писателя, будто превратились в вялых психов… Дважды выслушали краткую речь о необходимости немедленно спасать свои души и задницы, но никто даже бровью не повел. Восемь человек смотрели на нас коровьими глазами, совершенно тупо и покорно. Некоторых из них лупанули по рожам от досады. Никакого эффекта. Писатель в ярости прорычал:
– Да что с ними такое? Контролер не мог так прихватить! Что за хрень тут творится?
Мурашкин, плохо ворочающимся языком:
– Транквилизатор. Гексазепам.
И заулыбался, совершенно идиотски. Если бы захохотал – точно пришиб бы его. Хлопнул пощечину по этой капитанской роже, повернулся к Писателю:
– Олег, это его штучки, готов поспорить. Он всю дорогу уж слишком спокойный был. Геройски просто спокоен, прям супермен в зеленом. Вояк пичкают всякой дрянью, давай-ка шмотник его позырим.

Писатель расстегнул армейский ранец капитана и высыпал содержимое на пол, распинывая носком ботинка. Но только в боковом кармашке нашли то, что искали: пластиковую коробку с крестом. И еще одну, поменьше, тоже с медицинской символикой – змеей. Мультивитамины, которые все тутошние вояки лопают горстями. Антирад. Этот проклятущий гексазепам. Еще какая-то дрянь, шприцы, ампулы…
Писатель вытащил «грача», наотмашь саданул Мурашкина по роже, заорав:
– Антидот! Быстро, гадина! – И приставил пистолет к голове военного.
Мурашкин еле разлепил окровавившийся рот:
– Флумазенил. Не таблетки, берите ампулы, они быстрее действуют. Экстренный вариант. По одной ампуле, в вену. Называется… как его… «№66».
Зеленые пачки, военный фасончик. Просто надпись: «№66», затянуто в целлофан. Плоские маленькие пачечки – таблетки, большие – с ампулами. Разорвал зубами упаковку, кинул Писателю. Не могу я в вену колоть. Все, что угодно, хоть раны ножом резать, хоть углем прижигать, хоть змеиный яд отсасывать, но колоть не могу. Пока Олег колол всех одной общей иглой – хренли время терять – взобрался на кусок скалы, стоящий повыше остальных, откуда можно было разглядеть тоннель, из которого мы вошли в этот зал. И явственно ощутил: надвигается. Чешется голова. Холодящая тьма или еще что, сгущающийся воздух. Достал из кармана Оберег, натянул на голову. Так и есть. «Валун» над местом убиения контролера налился красным, от него тянутся, теряясь во мраке, такие же красные узкие сосуды, видимо связывающиеся с остальными… А вот пси-поля больше нет. Значит и обычных мутантов остановить здесь больше нечему… Вспомнились пещерные псы, рука до боли сжала оружие. Снял артефакт, спрятал. Спрыгнул, вернулся к остальным.

Мурашкин уже собирал свой распотрошенный рюкзак, суетливо, пряча глаза. Взгляды остальных уже приобрели осмысленность, хотя понимали люди еще туговато. Между тем Писатель бросил несколько фраз мне:
– Раскололся этот, Капитан Веселяшкин. Оказывается, он всем эту дрянь роздал. Пока мы с тобой в отлучке были. Как раз перед выходом с прошлой стоянки. От щедрот СВОЗО отсыпал, надо полагать. А я-то думаю, почему эта мразь всю дорогу такая спокойная. Небось и солдатеныш его глотнул лишнего… «колесико»-другое… Вот его и сцапала та штука, тупоголового. Одному торчать надоело, слышь?
Мурашкин ответил неожиданно резко, угрожающе понизив голос:
– Ты кого тут чехвостить взмылился, уродец? Поучи еще! Тут эти штуки над головой, явно психоактивные. А гексазепам входит в стандартный комплект… не каждого, конечно, солдата, а тех, кто тварей добывает. Чо, не сработало, разве? Видишь, живы все! Никому не спекло мозги, а могло, разве не так? Я не виноват, что вы, идиоты, дисциплины не знаете! Сказал же: по одной таблетке, если прижмет! Сам пару принял из-за этого… – мотнул в сторону трупа контролера – и то припекло, сам видел. Но понимал ведь! А эти уроды, небось, сразу по листу заглотили! Вот их и накрыло. У нас за такое трибунал дают! Лучше бы «спасибо» сказал.
И уже ко всем:
– Моих полномочий никто не отменял! Всем встать, приготовиться к марш-броску!
И снова Олегу:
– Давай, Джеймс Киношкин, веди.

Писатель, кажется, еще что-то злое бросил капитану, то ему ответил снова. Я уже не слышал слов, только обиженные интонации вызывали у меня диковатое веселье. Откатило, в общем, после контролера… Никогда не думал, что смогу снова так хохотать над двумя мужиками, ссорящимися как набыченные дети. Всего полутора суток назад мы ржали как лошади после пробежки через блокпост перед Темной Долиной. Пролилась кровь, двоих нет в живых, мне чуть не спекло мозги в пирог с начинкой, а я хохотал над этими клоунами. Нет, ну смешно ведь! Или меня еще окончательно не отпустило, а остальных держал наркотик… но постепенно ко мне присоединились в хохоте сначала Полосатый и Похрен, потом кинооператоры, а потом грохнула вся группа… Еле смогли помочь друг другу подняться… Бежать к выходу всего ничего… Но это казалось вечностью, потому что выдыхались от смеха. Только успокоимся – опять кто-то грохнет и вся группа, задыхаясь и кашляя, останавливается, валится, потом все снова встают и пытаются пуститься в бег, из последних сил снова помогая друг другу встать на ноги. Страшная массовая истерика. Никогда не забуду мертвенно хохочущего нам в ответ эха пещеры, где во тьме шла за нами неведомая смерть. Наверняка хохотала и она, а наши голоса ей казались эхом…

Так, заливаясь слезами и холодным потом, падая и поднимаясь, шатаясь от судорог, мы пересекли, наконец, зал. Затем, вроде, приближающийся ужас остался позади, стало полегче, истерика закончилась, будто оборвалась, у всех разом. Продирались сквозь паутину, ветерок обдувал лицо, явно выход должен быть где-то совсем рядом. Но долгожданного дневного света все не было и не было… Пробежали на одном дыхании узкий и длинный проход, трещину в толще скалы, поднимавшуюся вверх, к темным провалам в потолке. Здесь «валунов» уже не было и часть пути пришлось бежать во тьме. Наверняка и ночное видение не помогало, впрочем, мне в легком комбинезоне это было уже как-то все равно, тут прибора в комплекте не полагалось. Кто-то снова упал, чертыхнулся в темноте, когда я наткнулся на него… И снова бежать, бежать. Чуть позже немного просветлело, начали появляться тени, будто выплывающие из плотного сумрака. Мы не сразу и заметили, что над головой уже давно небо… Темное, почти ночное небо, без единой звезды, а ведь по часам Писателя было около полудня. И проход, из которого мы выбежали, незаметно потерялся, оставшись уже далеко позади, где-то во мраке расщелины, по середине которой мы пробежали добрых метров сто, пока не вымотались до изнеможения. Наверное путь обратно будет уже и не найти, раз тут все вот так… тьма днем. Да нам как-то и не хотелось. Назад пути не было, позади властвовала неведомая смерть, от которой мы сумели ускользнуть. Впереди во всей своей красе лежал знаменитый, жуткий и ужасный Злынский карьер. Здесь больше не было новичков, кто бы ни зашел сюда. Здесь вообще не имело значения, опытен ты или только вчера с Луны свалился. Тут все дошедшие – ветераны и герои… пока живы.

А еще меня тревожило несколько вещей. Я никому не рассказал того, что услышал и увидел от Экса. Но ведь случилось странное. Просто мы побежали, по команде. Все. Без вопросов. Будто все знали, что надо делать и от чего мы убегаем. Каким-то чудом у Мурашкина оказались именно нужные таблетки. И еще большим чудом – антидот от передозировки ими, причем и в таблетках и в ампулах. Оберег от Писателя. Полное равнодушие Алены к аномальным опасностям, а ведь эта штучка только что из гламурного телевизора… Ей бы визжать… ее же не слышно, не видно. Это вообще черта ветеранов – не впечатляться. Просто делать свое дело.

И очень четко я осознал самое важное: все случится очень скоро. И – независимо от воли большинства, будто мы вступили в поток, несущий нас прямо в ад и течения не преодолеть никому.

Самым жутким было осознавать, что действительно все все знали. Это настолько ошарашило, что я тут же пожалел, что у меня нету этого волшебного наркотического «колесика». Отключающего мозг.

Десять. Десять человек, зашедших так далеко, в самую глотку Зоны. Мы все стояли во мраке местного полудня и молча смотрели в ту сторону, где должен был находиться Чертов Свищ, эта самая Глотка, которая или проглотит нас, или подавится. И даже когда все разошлись проверить амуницию и похавать вхолодную перед последним броском… почему-то я знал, что бросок этот последний… я все еще стоял и смотрел. Не могу это выразить… Будто я начинал что-то чувствовать, такое… многоголосое… точнее многомысленное. Не так, как на Угольном, здесь все было пока запутанно, мысли перебивали друг друга, путая даже мои собственные. Но не сказать, что это было неприятно. Что-то вот-вот должно случиться. Десятки вариантов будущего прохода через Злынский будто проносились через мозг… Я видел это внутри себя… как тогда, глюки на Валу. И они пугали, очень, я понял, что эти путы неизвестного влияния, захватившие мой мозг больше никогда не оставят меня в покое. Но случилось чудо. Будто испуганные мальки, чужие образы – только я подумал о них – мгновенно исчезли, взбаламутив мое сознание до легкой тошноты. Остались только мои собственные мысли, тревожные и спокойные. На удивление.

А самой яркой и неприятной мыслью было то, что я до сих пор не знал, зачем мы идем.
Потому что у операторов при себе больше не было камер. Камуфляж был окончен.

Тревоги добавил и тихий голос Писателя над ухом:
– Тихо. Голову не поворачивай, слушай. Следи за Зверобоем, понял? Если что-то будет, то будет именно здесь.
Он опоздал. Щелкнули затворы и спокойный голос Зверобоя произнес:
– Всем спокойно. Пушки на землю.

Осмотревшись, я неожиданно увидел, что на том пятачке, где мы остановились после бегства из пещеры, остались только Писатель с девкой, киношники, я и капитан. Вся братия сталкеров-ветеранов, навязанных нам долбанными цивилами в проводники, как испарилась. Точнее сказать, исчезла из виду, в такой темени это совсем не трудно. Охотник, еле различимый в своем темном плаще, показался из мрака из-под нависшей скалы, окружившей впадину, где мы сейчас находились. Он держал оружие наизготовку и целился в нас. Его подельника видно не было, видимо тоже сидит где-то в тени. И бандиты – там же и наверняка греют пальцами спусковые крючки.
Голос продолжал.
– Мы тут перетерли по-свойски, с пацанами. Надо бы нам решить наши дела. Есть вопросы. И все мы наверняка хотели бы кое-что узнать.
Помолчал и добавил:
– Сказал бы «не глупите», но знаю я таких. Давайте, рыпайтесь. Пара рож мне тут давно доверия не внушает, да и доля увеличится.

И мы положили оружие. Перед этим я незаметно снял свой автомат с предохранителя. На всякий случай. А вдруг представится еще…

______________________________________________________________________

Впервые опубликовано: www.gurich.ru, 04.03.2012

Редакция 11.12.2012

(с) Дмитрий Гурыч, 2012