Гурыч

Главы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, Эпилог

12.

Три мысли крутились в моей голове в тот момент, казалось, вообще обособленно, отдельно от осознания… да и сознания вообще. Неуловимый образ зонтичного семечка растения… зародыш чего-то очень важного… эту мысль спугнула другая: о мухе или мотыльке, угодившем в чужую очень плотную среду янтарной смолы. Еще более идиотской показалась идентификация меня с этим самым насекомым, незначительным фрагментом плоти в вязкой обездвиживающей реальности, в которой я вдруг оказался.

Припомнился рассказ одного старожила. Не помню его имени, да и не принято это – спрашивать имя… в Зоне вообще достаточно прозвища. Ну, или довольствоваться «эй!» – вместо пули. Этого звали, почему-то, Кашеваром. Несолидное, вроде, прозвище, ну, мне так показалось. Это потом я узнал, что «кашей» на научном жаргоне называют специальную смесь для ловли мутантов, на базе веществ Медовухи и Холодца, которыми наполняют специальную яму на тропе выслеженной твари. Кладут приманку… иногда и человечину… Тварь проваливается и застывает в этом густом вареве. Медовуха держит, Холодец отключает нервы и какой бы ни была сильной и кровожадной зверюга – она только беспомощно вертит глазами. Хотя, если долго его подержать, то отказывают и глаза, потом схватывает дыхание или сердечную мышцу, так, кажется… в общем, тут главное знать, на каком этапе начинать извлекать животное, ну, живым оно нужно или не очень. А если нужен не просто зверь, а препарат… без кожи там или вообще голый скелет – в эту «кашу» добавляют немного Студня. Главное, чтобы шкуру не попортить, не ранить мутанта до попадания в ловушку, чтобы кожа равномерно начала растворяться, она становится прозрачной, потом появляются мышцы и жилы, потом разлагаются и они… только тогда мутант умирает.

Бррр, я, кажется, даже блеванул тогда, когда слушал тот рассказ. Представил себе кровососа без кожи. Живого. Даже и думать не хочу, что в голове у того «кашевара», что он себе такую «профессию» избрал.

Так вот, сразу было видно, что издалека человек, плащ на нем плотный, будто вытертый, вылинявший, где-то разъеденный… В общем, человека, который полагается больше на чутье, чем на экипировку и приборы, сразу узнаешь и будешь верить ему, даже если и не верится. И говорил это Кашевар вот что. Есть де на границах малоисследованных мест в Зоне такие аномалии, что их и представить сложно даже знатокам. О сверханомалиях, вроде, многие слышали, а это… ну, случается так, что после особо мощного выброса известные места будто накрывает особое аномальное поле, вроде той «каши»… да не совсем той. И «залипают» там живые существа, как мошки в смоле. Одних в таком пространстве просто разрывает в клочки, низших мутантов, так вообще распыляет в брызги, а других… вроде как усваивает, начинают они жить в таком поле, а как потом снова выброс пройдет – поле исчезает, а сталкеры, пойманные аномалией так и остаются бродить невидимыми призраками по знакомым местам, они могут летать чуть ли не по всей Зоне – силой мысли… но не могут «перейти» обратно. Никогда не забуду тот момент.

…Кашевар затянулся обожженной трубкой, вытертой местами до белого дерева и сказал гулким в ночной тиши голосом:
– Ну, правда, кому как повезет. Кое-кто, болтают, ходит туда и сюда как к себе домой. «Прыгуны», мать их. Вылезет такой прямо из воздуха, да и чикнет тебя пером по горлу, очухаться не успеешь. Я с той поры сплю плохо, да и охота порой оглянуться, не стоит ли кто за спиной. К докторам обращался, так они со мной тоже о «прыгунах» стали говорить. Дали «колес» каких-то. Водка лучше помогает, хоть уснешь.
И верно, пьяный он был уже почти в стельку. Накрылся плащом, да и захрапел. Я тогда в блиндаж заныкался спать, ну его, еще приснится, что «прыгун» – это я… За психа его тогда принял. Немало таких через наш лагерь прошло. Не давало мне покоя его «с той поры». С какой это «той»? Спросить не решился. Почему-то думалось о медвежьем ноже на поясе Кашевара и о собственном горле…

Когда я вдруг оказался… там, где оказался, первой мыслью было что-то малопонятное самому, наиболее близкое к этой мысли звучало бы как «да будет свет – и стал свет!» Что-то в самом деле начало существовать, но… Никакого света не стало, поначалу не было вообще ничего. Это «ничто» не имело ни цвета, ни освещенности, ни вкуса, ни запаха, я вообще не чувствовал, что дышу, мозг оцепенел, клянусь его тараканами, в нем не было ни единой мысли! С ужасом я позднее думал, что и сердце в тот момент замерло… и так могло продолжаться сколько угодно вечно. Я бы не умер от паралича, не хотел бы ни есть, ни пить, ни дышать, ни думать, время бы так и стояло, как снег в воздухе, навечно зависший на зимнем фото.

«Попробуй хотя бы пять минут не думать о большой желтоглазой обезьяне»…

И вот, потом что-то произошло. Толчок, момент творения. Из ниоткуда выплыла мысль о Злынском, о месте, в котором я только что был… а дальше было так, будто я только что вынырнул из воды.

Вдох. Полной грудью, так, что затрещали ребра. Но это только показалось. Я думал, что вдохну, что затрещат ребра. И? Ничего. В легкие не поступило ни молекулы воздуха. Но я не умер и не стал задыхаться. Просто открыл глаза.

Оказалось, они были закрыты все это время. Или… я так думал. Почему-то с этого момента все вокруг становилось таким, каким… я это видел в мыслях, как я думал об этом. Вокруг снова стал Злынский. Но был он вовсе не ТЕМ, каким я его… оставил. Он был почти совершенно неподвижным. Я видел камни, песок, колючий сорняк, остатки брошенной когда-то землеройной техники, отбрасываемые всем этим тени – почти незаметные в сером мареве и яркие, глубокие, если редкая Электра сверкнула слишком близко. Видел Писателя, застывшего в полуобороте ко мне… у места, где я должен бы находиться. Пулю, замершую в воздухе. Все было почти неподвижным. Почти.

Работали, жили только аномалии. В нескольких местах от нас, оказывается, скрытый сумерками, неслышно струил потоки воздуха и энергии Отжим. Я тогда был неопытен в таких делах, но откуда-то в тот миг уже знал эту аномалию, хотя никогда раньше ее не видел. Тускло переливался Холодец в одной из промоин. Вялые фейерверки нескольких электр оживляли пейзаж. Метрах в тридцати вниз по отвесной скальной стене – и на дне карьера будут два Трамплина, знакомый хруст неожиданно ворвался в эту тишину, стоило мне подумать об этом. А дальше случилось совсем уж странное – мир неожиданно дрогнул и поплыл вниз, прямо сквозь валуны, Писателя, тропу… все ниже и ниже, прямо в чрево этих ненасытных аномалий, которые я всего-то попытался получше рассмотреть. Тут я понял, что не в силах что-либо сделать, что меня несет прямо в пасть смерти. Реальность тут же ускорилась, Трамплины стремительно приближались, не успев вымолвить «мама» я влетел прямо в середину ближайшего…

Дальше секунда неосознанной паники, страха, провала в ничто. Тут я понял, что глаза снова закрыты. Открыв их, я понял, что нахожусь метрах в двадцати над Злынским. Буквально, зависнув в… нет, не в воздухе. Не было здесь ни воздуха, ни ветра, ни колбасы, ни окровавленных ошметков вокруг аномалии, ни чертовых скидок Сидоровича на просрочку. Ни хрена тут не было. Моя грудь отлично обходилась без вдохов и выдохов, я не умер в Трамплине и снова открыл глаза. Все испытанное пронеслось в первую половину бесконечной первой секунды осознания, мига творения в этом незнакомом и парадоксальном месте. А во вторую половину этой секунды я понял, что не один.

– Кто-то называет это ратиосферой, кто-то эгосферой. Это уж как она сама шепнет, все ее имена верны. Был один практикант-полудурок у Молохова, начитанный парень, которому тоже повезло, так тот вообще употреблял термины «параматма» и «ид». Пока окончательно не свихнулся. Других ученых тут больше не было и не надо.

Я попытался осмотреться, чтобы понять, откуда идет голос Экса, но попытки повернуть голову привели к тому, что не я повернулся, а повернулся весь мир вокруг меня. Он сделал полный оборот, ускоряясь, пока я не сказал внутри себя самого:
«Стоп».

Мир прекратил вращаться. Но успел заметить: Экса рядом не было. Не было вообще никого. Только я. Пытаясь рассмотреть хотя бы самого себя, понял, что не могу поднести рук к глазам. Не потому, что их не было, просто этот порыв будто был сочтен совершенно ненужным. Будто Она… ратиосфера, как назвал ее Экс, думала вместе со мной и сочла команду излишней. И я сразу понял, почему. Не было тела. Были мысли. И инстинкты – тоже, но не все обретали форму, большинство рассыпались в прах еще на стадии осмысливания, ускользали прямо с острия ума. Думы о банальном, о похоти, о желудке, животные страхи, приказы телу и прочее подобное – это примитивно и здесь, в этом месте, не работает. Бойся, мечтай, но ларец не откроется. Никаких золотых россыпей, никаких красоток, никакой жажды убийства, никакого вина к мясу, ничего плотского. Страх отступил и уступил место разочарованию, затмившему даже страсть к исследованию нового. Я понял, что умер и мой загробный мир – тупой, пресный и совершенно бесполезный. Я стал призраком и мой удел – летать по Зоне.

– Чушь. Не запрягай лошадь впереди паровоза. Просто подумай еще. Думай. Хватит слышать голоса. Услышь – все!

Первой мыслью второй секунды было:
«Надо спешить, времени мало».

Голос Экса на этот раз не прозвучал. Просто пришло понимание. Время не имеет значения. Времени нет. Имеет значение событие. Имеет значение воля, поступок, на что ты тратишь свою жизнь здесь и сейчас. Это казалось бы банальностью, если бы не было правилом бытия – здесь и сейчас. Действие и бездействие в ратиосфере чего-то стоит и это что-то есть у немногих. Первейшим позывом моим было улететь… нет, не так, приблизить Кордон, наш лагерь, посмотреть, как там Седой, вырваться из ловушки Злынского, хотя бы и так. Это как клаустрофобия, что ли. Бросить все и бежать, в испуге. Как же там у классика…
«Гарун бежал быстрее лани…» Помню еще. Лермонтов.

Но откуда-то я тут же узнал, что цена за бегство будет непомерной. Будто бы сказал мне это Экс – где-то внутри. Я его не видел, не чувствовал, но он был здесь. Не то, чтобы во мне, нет, он был… мной, а я – им. Я чувствовал некое единение и не только с Эксом. Тут были другие… сущности. Не люди, нет. Уже не люди. Остатки существ, остатки личностей, слишком долго бывшие призраками, тающие в ратиосфере как куски сахара в чае и становящиеся ею, будто части полуразвалившихся ягод в переваренном варенье. И пришло другое понимание. Этого не передать словами, неожиданно я «подключился». Вдруг я стал знать все то, что знали все «они». Все, живые «прыгуны» и не очень живые призраки.

Какой бы то ни было «сферой» это называть неправильно. Все эти «эгосферы», «ратиосферы» – это просто названия, они подразумевают оболочку нашего мира, нечто вокруг общей основы. На деле это не совсем так. Это скорее два мира, живущие… симбиотически. Призраки не могут никак повлиять на большую часть существ – просто потому, что нет общего канала, интерфейса. Существа нашего мира развиваются «недорощенными» до ощущения тонких миров. Но всегда есть исключения. Некоторым существам везет видеть или ощущать друг друга. Некоторые, подобно мне, оказываются «выдернутыми» из своего мира – в «тот». И уже там либо погибают, либо начинают стремительно адаптироваться, «расти». Осознавать законы обоих миров. Проблема в том, что нельзя одновременно жить в обоих мирах, наступает предел, когда обострение чувств – в призрачном мире – стоит чего-то очень существенного в материальном воплощении. И как духи тают там, так, задержавшись слишком долго в ратиосфере, мы начинаем таять в физическом теле. Таяние, исчезновение начинается с разума, тело же все более отделяется от сознания и неизбежно приходит к саморазрушению. Это не просто суицид или несчастный случай. Тело и разум к тому моменту – два разных существа и смерть тела – ритуал освобождения, плата за обретение знания. Мы как бы рождаемся всюду, но остаемся недосуществами везде, кроме места, где ощущаем себя живыми. И нужно быть очень осмотрительным, чтобы не нарушить баланс ни в одну из сторон, между материальным и тонким миром. Жизнь превращается в легкий и кровавый танец на лезвии бритвы. И танцует уже не человек. Это как разница между спящим обычным хлебным зерном и проросшим – в жизнь, в новый мир. И как прежние зерна – уже не подобны, так и люди – не подобны новому существу. Потому в «прыгунах» обычные сталкеры чувствуют врага подсознательно, природно.

Я начал с описания двух миров. Но их гораздо, гораздо больше. Миров, измерений, реальностей. И наших сущностей, неразвившихся в большинстве из них. Чем ближе к Чертовому Свищу – тем сильнее перемешиваются эти миры, прямо в этой аномалии они перестают быть отделенными друг от друга. Там нет времени, нет голода и вообще потребностей тела. Приходящие туда желают, но за это желание получают слишком много. Чертов Свищ, именуется между мирами как Ось Сути (на бюрерском языке это понятие вообще лишено звукового обозначения и называется своим именем только телепатически). Сути или Сущего. Ось обладает разумом, вбирающим все сущее всех измерений, чего только касается – но при этом пытается совершенствовать как желание, так и желающего. Правильно сформулировать желание – полбеды. Большинство приходящих к Оси – несовершенны, в них более говорит плоть, нежели дух, есть и откровенные маньяки, психи, через которых говорят темные существа. Ось Сущего в критических случаях выходит из положения тем, что формирует неудачливому страннику – антипода в призрачном измерении, который немедленно встает защищать совершенные миры от последствий низменного желания. Ведь всякое желание в этом месте – это поступок, что-то вроде запускаемого файла, начало и конец, альфа и омега алгоритма… в редких случаях это приводит даже к тому, что мы понимаем божественным. Каждый приносит с собой в подсознании множество логических цепочек, воспоминаний, мечтаний, чувств, свое видение окружающего и все это вне зависимости от желания вываливает в Свищ, который вполне может материализовать эту несовершенную пристрастную систему.
В другом измерении возникает новый мир, просто потому, что ты приходишь к Оси и желаешь банку пива. Сложно сказать, почему. Цепочка событий может охватывать многие миры и измерения, события компенсируют друг друга, создают свои собственные «страховки» от крушения, антиподов и «анти-антиподов». В общем, это очень большая комбинация, которая в случае слишком большого количества парадоксов сваливает их все – от греха – в новый мир и делает любителя пива его богом, в самом прямом смысле. Здесь, возле Оси каждый может быть богом. Пожелал, создал – разбирайся с творением. В большинстве случаев, правда, эти «боги» даже не знают о своей обязанности быть богами, они просто берут свое пиво и уходят, оставляя собственных антиподов сторожить Ось от их новых визитов и бросая новорожденные миры. Именно поэтому нельзя прийти к Свищу второй раз. Твой антипод просто убьет тебя. И призрак его, освобожденного от службы Оси, полетит над Зоной, являясь в снах тем, кому был дорог. Ангелом, демоном – какая разница.

А что же мир без бога? Да ничего. Таких много и все они — живут. Одни час, другие день, третьи – жизнь. Это уж как сложится. Многие обращали взоры и молитвы к небу, но были ли услышаны? Так может Бог в действительности просто забрал свое пиво и ушел? А мы платим цену за это бегство, живем как живется, не зная сроков годности бытия. Как бактерии в выброшенной банке на заднем дворе магазина, в урне?

«Может хватит болтовни?»
Это я сказал – себе. Мысленно. Со мной никто не говорил, я постигал. И, что бы ни делилось со мной знанием – я обидел это. Хотя, оно и не обиделось.

Вслед за этим меня поразило какое-то чувство стыда, что ли. С этого началась третья секунда осознания пребывания здесь. Время было неподвижно, но я не мог не чувствовать его, это выше моих сил. Мир был неподвижным, а я в этом месте попусту состарился уже на три секунды. А мог бы и на десять минут… И тут же я почувствовал, как прошло десять минут, там в «настоящем» Злынском. Ну, откуда я знаю, как. По мановению моей воли. Не помню, как я это определил. Просто знал. Может быть потому, что из поля зрения неожиданно исчезла фигура замершего Писателя в светлом облаке, а мрак немного сгустился. Все продолжило жить – там… Я попробовал мысленно попытаться «перекрутить» время назад, ну, представить, что Писатель снова здесь… Ничего. То, что ушло, то – ушло. Бытие предупредило меня. О том, что мне повезло попасть сюда, а я тут фигней занимаюсь.
«Экс! Что надо делать?»

Конечно же Экс не ответил. Ответы приходили сами, тут же, сразу же вслед за вопросами. Я старался не отвлекаться мыслями на то, зачем все это нужно Алене, так ли хорошо будущее человечества, на которое эти чудики так надеются. Как ни странно, но я понимал, это были лишние мысли. Этот поход предопределен и состоится. В моей же власти было определить, чем он кончится.

А дальше снова было видение будущего, как марево в голове, как натянутый экран перед глазами с несколько размытыми картинками. Я увидел, как Зверобой подходит к границе Свища… Я вижу ее в тонком мире. Она пульсирует, как сердце, как волна цвета сизого табачного дыма, но следопыт не видит этого. Это сердцебиение – на полкилометра, редкие удары, похожие на катящиеся и отступающие волны. И тут же, как в зеркальном отображении возникает он же, Зверобой, но с другой стороны «волны». Анти-Зверобой. В руках у антипода… то ли Абакан, то ли что-то непонятное, древнее, более похожее на колдовской посох… Возможно это и то и другое, оба воплощения неживого предмета. Зверобой проходит границу Свища, как будто сквозь мембрану воды, «выныривая» в зоне досягаемости антипода. Тот размахивается своим оружием… Вспышка. На месте, где только что был следопыт, возникает Карусель, разрывая человека в клочья… И тут я понимаю! Карусель – это тоже антипод, противоположность нашему куску реальности в другом мире! Здесь, в Зоне миры, реальности перемешиваются, проваливаясь крапинами друг в друга. Карусель – это среда другого мира и рвет здесь все в клочки. А в «ее» мире провалившейся кусочек нашей реальности, возможно, обычный солнечный «зайчик», сжигает местных обитателей, просто потому, что солнечный свет для них хуже огненного смерча. Чем ближе к Оси – тем чаще крапины. И теперь без Зверобоя группа может не пройти до самого сердца Свища, его часть «фарватера», не банальный кусок маршрута, а в действительности – одну из реальностей одного и того же места. Аномалии сойдут с ума, прыгая между нашими проекциями времени, они сотрут все в порошок. Нужно все остановить, чтобы все замерло. Но защита Свища этого не допустит, ей проще убить всех. Тут же перед глазами возник Похрен и анти-Похрен. Они схватились на краю здоровенной Снежки. Похрену удалось достать нож, он вонзает его в грудь антипода… и тут же из груди анти-Похрена ударяет яростная струя пламени, испепеляя и нож и половину тела бандита, обгорелую тушу с еще орущей головой анти-Похрен швыряет потом в аномалию…

Мы… они не дойдут. Антиподы проводников истребят «своих» людей-прототипов и тогда группа обречена, я не знал, почему именно, было чувство, что нам не перейти какого-то Барьера. Где-то там, за границей Свища, то отступающей на полкилометра, то наступающей вновь, в такт биения сердца Оси. Это было как прилив и отлив. Я видел, как отступающая сизая «волна» границы оставляет после себя рисунок все новых и новых аномалий и откуда-то знал, что каждый раз они видны только одному из следопытов. Новички здесь как слепые котята, их задача – добраться быстрее, каждый раз по новому минному полю. Я видел, как Писатель достал из кармана еще один Оберег с «жемчугом» и отдал его Алене. В этом амулете я видел валунов, возможно, теперь они тоже видят… скрытое. Хотя бы невидимые Трамплины и Карусели, будто танцующие в новых и новых «волнах», изменяя рисунок этого ужасного невидимого лабиринта. Они не пройдут без проводников. Почему-то я это знал. В Злынском твое время с тобой и проводник способен пусть и не остановить «волну», но – затормозить на какое-то время расположение скачущих аномалий, точно так же, как приносил с собой кусочек света или тьмы в сумрак этого кошмарного вечера. Но если антиподы доберутся до проводников…

Я должен что-то сделать. Недаром же я очутился здесь. Неважно почему, по чьей воле. Мне не выйти обратно, пока не исполнится… что? Казалось, я слышу где-то далеко издевательские хлопки ладоней аплодирующего мне Экса.
«Молодец! Сообразительный. Десяти минут не прошло!»

И вслед за этим мысли неожиданно будто разморозились. Я перестал обращать внимание на мусор остатков «я» призрачных остатков сущностей, бродящих по Зоне и фонящих в моей голове… Их мысли, обрывки разума – это ветер, мусор, «снег» в эфире. Пропало наваждение погибших проводников. Ничто еще не кончено. Я знал, что делать.

«Прыгуны, мать их. Вылезет такой прямо из воздуха, да и чикнет тебя пером по горлу, очухаться не успеешь»…
Спасибо, Кашевар.

Я не знаю, почему этого не мог сделать Экс. Наверное, потому что монолитовца не пускал к себе Свищ или не позволял… как это… повелевать. Ну, пространством, временем, антиподами. «Чистый лист» – это вроде джокера в рукаве. Будто бы все вокруг подсказывало мне, что нужно делать. Злынский поплыл мне навстречу, стоило мне подумать об этом и… захотеть. Я просто подумал: «Иди!» И мир пошел, тронулся с места, снялся с паузы. Люди побежали, ветер наверняка подул, этого я не мог чувствовать. Я увидел вспышки выстрелов и услышал отдаленные хлопки – будто находясь под водой, гулко, но ватно. Мое призрачное «я» за пару мгновений нагнало спрятавшуюся за камнями группу, пройдя сквозь их тела и камни, затем, метров через сто я увидел Похрена. Он уже не сидел в засаде. Ястреб не убивал его. Будто вихрь налетел на мой разум, я увидел, как Экс выскакивает из воздуха и дает Похрену сильного пинка, вырывая снайперку, хватает затем бандита за шкирман и швыряет с высоты камнедробилки в сторону товарищей, исчезая затем снова, проваливаясь обратно в ратиосферу – в надвинувшейся пульсируюшей синеве «волне» биения Свища, чуть не поглотившей и самого Похрена, кубарем летящего со склона. Я будто видел струящуюся за ним «волну» прилива набегающей вибрирущей границы, защищающей Свищ и следующего прямо вслед за ней антипода Похрена, с белым как мел лицом. Бандит не мог его видеть, а я мог. И мне не нравилось то, что я видел.

Я хотел теперь только одного: туда, где могу вдохнуть воздуха. Все, что со мной случилось, произошло в этом самом промежутке, между втягиванием меня в ратиосферу и тем моментом, когда я неожиданно выпрыгнул из нее – снова в своем собственном теле. И – самый сладкий вдох в жизни.

Антипода бандита я увидел сразу, он возник просто из буруна темного воздуха и сразу бросился на свой оригинал, не отвлекаясь на мелочи типа меня. Анти-Похрен был ко мне спиной, он тоже хромал – видимо Свищ, создавая антипода «по образу и подобию», просто скопировал пришедшего во второй раз бандита. Это создание не было ранено, оно просто повторяло манеру движения оригинала… и не теряло сил, в отличие от самого человека, теряющего еще и кровь – повязка промокла и теперь Похрен изредка оставлял красные отметины на каменистом рельефе, где ему приходилось коснуться этой проклятой почвы раной. Антипод вряд ли испытывал боль, у меня тогда впервые возникли сомнения в том, что это человек, а не… копия, материзованный из плоти и крови автомат для убийства, который кривлялся в своем подражании оригиналу и шаг за шагом преследовал катящуюся за хромающим бандитом границу огромной аномалии, особой среды, в которой жил и которая накатывалась, подобно цунами, на Злынский. Это было как сизая субстанция, вроде плотного дыма. И – границы этой «волны» антипод не мог пересечь и – она снова скоро будет отступать с отливом. Он желал: пусть она успеет, пусть нагонит раненого человека и тогда он убьет его, станет свободным, а там… Переступая ногами в пространстве, он всякий раз опирался на возникающие под стопой увядшие неземные красные скрюченные листья… почему-то его кусочек реальности составляли они, на холодной темной печальной земле, осколка небытия. Они возмущенно зашуршали, когда я, нагнав врага, ступил на них, зашипели, будто змеи. А после исчезли, растворившись в воздухе и уступив реальность почве Злынского.

А после я схватил анти-Похрена рукой за волосы, они обожгли ладонь подобно осоке. В другой руке у меня уже был медвежий охотничий нож…

Спасибо, Кашевар.

______________________________________________________________________

Впервые опубликовано: www.gurich.ru, 30.06.2012

Редакция 11.12.2012

(с) Дмитрий Гурыч, 2012