Гурыч

Главы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, Эпилог

11.

Несмотря на то, что часы тикали и людьми владело необычайное нервное возбуждение, Экс настоял на том, чтобы все в отряде поспали четыре часа. Думая, что сейчас я уж точно не засну, вдруг провалился в глубочайшее черное забытье, почти без снов. Приснилось то ли золотистое, то ли розовое семечко какого-то растения… зонтичное нечто, смутно помнил, когда проснулся. Кажется, я уже видел его раньше, образ никак не выходил из снова начинавшей при этом болеть головы. Вокруг по-прежнему стоял мрак. Судя по часам, до побудки оставалось еще полчаса, но я чувствовал себя на редкость отдохнувшим. После сна на камнях не ныла спина… Бодрствовал же я не один, как несложно догадаться, Экс тоже уже не спал, скатывая видавший виды спальник. Но более всего удивил вид большого котелка на огне. Конечно, вода у нас была, однако большая часть ее «ушла» со следопытами, прошлый ужин, по большому счету, был последним горячим питанием, остаток воды находился теперь только во флягах. До Чертова Свища оставался один полуторакилометровый переход, впереди ждала неизвестность. Даже интересоваться не стал, откуда взялась эта вода. Оставалось надеяться, что Ястребы не считают себя смертниками и не потравят заодно и нас всех. Экса же спросил, но – о другом. Он как раз подошел к костру, когда я достал из полегчавшего рюкзака предпоследний пакет с крупой. Жрем только, жрем и жрем. Дело-то – когда уже? Я сердито плюхнул в котелок содержимое пакета.
– Экс, случая не было спросить. Ты тогда с глазу на глаз сказал мне, что до Свища должны дойти все члены нашей экспедиции? Теперь-то как? Еще ты назвал меня «чистым листом». Давай, говори свое «б». Другого случая может не быть.

Тон наемника оказался удивительно дружелюбным.
– Можно и рассказать. Это недолго. Я тебе уже говорил, что каждый сюда притопал за чем-то своим. Могу, конечно, ошибаться, но мне все больше кажется, что именно у тебя нет никакой сверхблагородной цели. Извини, если это звучит унижающе. Но мне все больше и больше кажется, что ты пришел сюда «за компанию», с этим вашим киногероем. Истинный сталкер, да. Девка со своими друзьями хотят снова преподнести миру сюрприз, я хочу в первый и последний раз взглянуть на Чертов Свищ, потому что Мурашкин хочет уничтожить его и, верь мне, он это непременно сделает. Если это вообще возможно. Писатель – пассажир с секретом и своего слова еще не сказал, в этом он самая темная лошадка изо всех нас. И ты зачем-то ему нужен. Он рассчитывает на то, что твоя воля равнодушна к желаниям? Интересно, почему? Может быть потому, что течение событий потребует вмешательства обычного незамороченного человека, который вместо влезания в драку просто вызывает такси, потому что праздник кончился, веселья никакого и пора домой. Подумай об этом, когда придет твое время. Наступит минута, когда что-то сделать сможешь только ты. Вот почему ты – «чистый лист». Можешь делать не только то, что «должен» – это слово Экс выговорил с нескрываемым презрением, насмешливо – но и то, что хочешь.
Неожиданно он громко рассмеялся в голос и так же резко смех оборвал.
– Знаешь, весь прикол в том, что, к примеру, моя миссия во всем этом деле может свестись к этому факту, что я только что все это тебе сказал. Все остальное, что я сделал, по большому счету не способно было ничего изменить. Все течет – как течет, сколько мы пороху не жжем.

Он подхватил пулемет за ремень и встал.
– Ну, может быть, удастся спасти пару буйных голов сегодня. И увидеть чудо. Ладно, буди остальных, пора.

Завтрак не занял много времени. Если, конечно, можно назвать им трапезу в половине восьмого вечера. Все ели молча, без аппетита и удовольствия, просто загружая топливо в рты и вполне управились за полчаса. Котелки почистили песком, им же забросали и костер. До артналета оставалось шестнадцать часов. Завтра четверг, день, о котором говорил Седой. Я помнил отлично: Огненное кольцо, Нежитное, в трех километрах от Припяти.

Вся проблема в том, что – к северу. Там… где неизвестность. Почему-то в этот момент я снова увидел внутри себя то семечко летучего растения, а затем ржавый флюгер в форме крокодила с солнцем в пасти…

А еще будет погоня.

Не очень-то спокойно на душе, когда знаешь чуть больше остальных. Но еще неспокойней, когда кто-то другой знает чуть больше, чем знаешь ты. Мои спутники… или точнее их было бы назвать сообщниками… что у них на уме? И откуда Седой знает, что и когда будет? Ну, впрочем отчасти мне ответил Экс. Седой – человек непростой, если вообще еще человек. Но сложно чувствовать себя в своей тарелке, зная о том, что за тобой погонятся и что на тебе после будет держаться судьба остальных, а ты понятия не имеешь, куда идешь, куда придешь и как отсюда выйти. Как пятый угол. Я глядел на отвесные склоны расщелины Злынского Карьера, в который мы спускались. Сверху его – гибельное излучение Выжигателя Мозгов. Непохоже, что отсюда вообще существует выход! Разве только в лучший мир. С этим, как я понял из рассказа Экса, у Свища нет никаких проблем. Вот только может ли быть хоть один из тех миров лучшим, если Свищ тот – Чертов…

Отбросил невеселые мысли. Точнее, вбил их на задворки сознания. Проверил Абакан.

В девять часов вечера группа спустилась в знаменитый Злынский Карьер, медленно и по одному перемахивая с камня на камень, находя, одну за одной, покатые тропки между трещинами в породе и торосообразными кусками цельного гранита. Ястребы шли впереди. И едва мы пересекли невидимую границу его, карьера, собственной временной аномалии – ее можно было бы описать как дымчатую стену во мраке – случилось светопреставление. Мрак стал днем, несмотря на то, что механические часы капитана показывали начало десятого вечера. Если честно, такие противоестественные перемены настолько уже утомили, что с досады я плюнул и выругался. Ночь, мрак были весь день, а сам день наступил тогда, когда пришло время короткого вечера и последующей ночи. Бред какой-то.

Но есть и плюс. Теперь я могу внимательно рассмотреть то, что в обычной ситуации было бы скрыто в вечерних сумерках. Место, которое мало кто видел. Не знаю, что именно тут когда-то добывали, может быть просто песок или окатыш. Сейчас более покатые склоны заросли травой, одуванчиками и лазающими растениями. От одного склона до другого в нижней точке было никак не меньше тридцати метров, но это только начало и сам карьер мог быть куда шире. И глубже – даже сквозь густые куртины кустарника были заметны несколько крупных трещин в ложе карьера. Вероятней всего это промоина, а сам Злынский изначально – овраг. Вот откуда Ястребы могли взять воду, наверняка там есть ключи и все эти растения питаются именно оттуда. Сквозь кусты и редкие тонкие деревца – то тут, то там – проглядывали ржавые махины брошенной землеройной техники. Вдалеке, еле различимо, возвышалось какое-то странное сооружение с большим бункером, конструкция была частично завалена гигантским оползнем, растительность на нем была реже, возможно оползень случился в прошлом году. Хотя… несколько Трамплинов на склоне наводили на другие мысли. Их и видно-то по фрагментам листвы, небольшим камням, медленно кружащимся в воздухе… Но, сами Трамплины, как известно, ничего с земли поднять не могут, с ветром тут тоже не особо… Вывод один – эти аномалии медленно перемещаются по склону, возможно потому, что на самом склоне нет ровной поверхности, точки опоры.

Дальше была совершенно идиотская мысль. А что если этот оползень, да и несколько откровенно свежих ответвлений и замоин, похожих на искусственный овраг… обрушены и выкопаны аномалиями? Не Трамплинами, конечно, а чем-то еще, пока неизвестным… Да ну, бред!

Почему-то при взгляде на Злынский мной теперь владел тихо подымающийся из души ужас. Это место ничем, решительно ничем не отличалось от обычного для Зоны брошенного места, каких здесь десятки: лесопилка, Земснаряд, песчаный карьер недалеко от Волчьей балки… Но здесь все было не так, я пока не понимал деталей, но чувствовал все нарастающую тревогу. И дело было не в засаде, а в жуткой, полной тишине. Ни ветерка, ни выстрела, ни крика живности. Только одно место произвело на меня в свое время подобное впечатление – Выгар, место, где, говорят, какая-то артель выжигала древесный уголь… тогда еще, до 86-го. Ничего и никого там не осталось, чахлое оборудование пытались растащить и приспособить сталкеры, только, говорят, оно рассыпалось в ржу за каких-то несколько дней. Но на месте том посреди леса никогда ничего не вырастало, не умирало дерево, хотя паленых пней там хватало, но и они оставались стоять, будто их выжгли еще вчера и хозяева вот-вот вернутся. Не вернутся. Туда ничто не возвращается и никто… и ничто не живет там, даже время. Оно там будто остановлено. И вот здесь, в Злынском, мной овладело навязчивое чувство дежавю.

Остальные наемники нас поджидали внизу, в камнях. Экс сделал группе рукой сигнал остановиться и несколько минут внимательно оглядывал местность в бинокль. Затем, чуть отняв прибор от глаз, довольно бросил вслух:
– О! Один есть. На камнедробилке, между фермами. Прямо под бункером. Вряд ли это Зверобой, он у них командир теперь и не будет так подставляться, сразу. Позиция удобная и, по их мнению, не просматривается, поскольку ночью и в тени.

Я тоже достал бинокль и стал обшаривать то здоровенное сооружение, особенно бункер. Честно признался:
– Ни черта не вижу. Темное все под бункером. Правда, в тени.

Экс отозвался спокойным голосом:
– Так это и есть то, что мы ищем. Это слишком темная тень, понимаешь? Это… как ночь. Не думал, что нам так повезет. Тот, кто там сидит, был здесь впервые ночью, поэтому его она и окружает. С нами – наше время, с ним – его. Если бы вы впервой шли бы одни, то сейчас был бы поздний вечер, как ему и положено. Но вы идете с нами, а мы проходили эту местность днем. Поэтому мы его видим, а он нас… разве что в ночном видении, а, может, в сгустке света. Не понял?

Я пожал плечами. А что тут понимать. Чушь. Наемник между тем продолжал.
– Думаю, там этот… Похрен, раненый который.
– Почему?
– А потому, что вон там – он показал на другой склон карьера, где много лет назад в промоину опрокинулся огромный экскаватор – вторая позиция. Вон, темное пятно!

Я посмотрел и увидел. В самом деле, будто кокон темноты. Стрелка не видно, а его время его выдает. В бинокль было хорошо видно дрожащее почти сферическое марево, где языки «их» ночи смешивались с местным серым сумраком и видимым нами «днем».

– Тот, кто у нас на пути должен при удаче положить пару человек и прижать остальных. А тот, у дробилки, с высоты – будет сечь обходные маневры. А первый стрелок, что на пути, сможет под таким прикрытием уйти. Все просто, с раненой ногой этого не сделать, не побегать, значит перед нами Полосатый, а наверху его кореш.
Поскольку комментировать остальным было нечем, Экс оторвался от бинокля и повернулся в нашу сторону с довольной миной, добавив:
– Зверобой – человек с гнильцой, так что наверняка себе местечко получше поищет. Скорей всего, они с напарником держат позиции бандитов из укрытий. Как мы этих завалим, так они будут пасти нас. Сталкер же не может не подойти к телу. А вот мы – не будем валить. Пусть удивятся и понервничают.

Потом обернулся ко всем:
– Слушай приказ. Не стрелять на поражение. Создавать шум, патроны попусту не тратить. Одиночными выстрелами – в сторону противника, старайтесь попадать в камни позади стрелка, это создает больший шумовой эффект и дезориентирует. Наша задача: спугнуть Полосатого и проследить, как он пойдет. Мы не знаем, где начинается «фарватер» в аномалиях и есть ли он вообще, но не зря же притащили этих гениев Зоны сюда. Второй, друган его, нужен меньше, я им сам займусь. Не высовываться пока что, рассредоточиться, а то, чую, не зря он, подлец, засел на таком расстоянии. Оптика, полагаю, у него по любому есть. Укрыться. Сюда они не полезут, не будут подставляться.

Ястребы бесшумно растворились среди камней и минуту спустя мелькнули тенями у кустов возле ближайшей промоины.

Их командир снова отвернулся, оглядел все в бинокль, потом, обращаясь, вроде, как и не к кому (антенна у него у воротника – догадался я), четко отрезал несколько фраз:
– Начинаем. Степа, Хромой – ваш тот, что у экскаватора. Максимум – легкое ранение, должен уйти. Гвоздь, Репа! Второму дайте немного пострелять, чтобы первый начал уходить, потом сделаем его, чтобы Полосатый пути не менял. В расстройство придет, стрелять будет кое-как. И дорогу нам покажет тогда. Тепловизоры не забудьте.
Потом снова обернулся и сказал, почему-то мне:
– Хотя, может статься, озвереет и начнет шоу «ни шагу назад», но при бабках он, жалко их, понимает, что Зверобой не стоит того, чтобы за него голову класть. Друга не вернешь. Глядишь, быстрее побежит тогда. И хорошо. До нашей тропки мы теперь дорогу знаем, а дальше он нам нужен. Там мы не ходили, там – их епархия. Вот там как раз и стемнеет, по идее, как «наше» время закончится, мы ж до поворота на Припять заходили. Ночники понадобятся, готовьте пока.

«Друга не вернешь»… вот за это Ястребов мало кто привечает. Нет у них ни тени сострадания к людской боли. Похрен ведь жив еще. А Экс его уже приговорил, между делом.

И мы с ним – по одну сторону. Мерзенькая такая дрожь берет.

Захотел тут я Эксу высказать… невовремя, конечно, но сил никаких не было. Человеческое во всех нас не умерло… может как-то без крови можно было бы… Но наемника уже не было там, где он только что сидел. И, черт меня подери, если я теперь видел и его и его людей. Где-то там, в чужом мраке среди нашего дня они подкрадывались к врагу. Хотя… это ведь мне их не видно, а вот противнику… Мы же видим его! Мысль обожгла. Увлеченный разглядыванием местности, видимо, я слишком далеко вышел из груды камней у окончания тропы, по которой мы спустились в карьер. Пуля ударила меня по касательной между вшитых бронепластин комбинезона, с силой развернув и отбросив на несколько шагов, сделанных мной в падении назад. Это спасло мне жизнь – вторая пуля шумно разрезала воздух прямо перед моим отпрянутым лицом. Шипя, возникла темная полоса… я с равнодушием, падая, заметил ее в будто бы взбуруненном местном воздухе, тонкими язычками тьма будто бы заплелась в пространство, а затем пулевой след вдруг исчез. Рассосался. Пуля стала принадлежать нашему времени суток. Вслед за этим со стороны камнедробилки донесся звук выстрела.

Лежа на земле, я не обратил на этот звук должного внимания, отключился даже инстинкт самосохранения. Перед моим внутренним взором все стояла та дымно-ночная полоса воздуха после прохождения пули через… Так. Тьма – за пулей, чуть не отправившей меня к праотцам. Пуля принесла ее с собой, из той темноты, в которой сейчас засел Похрен. Пуля принесла ТУ ТЬМУ. А может… и то время, в котором он здесь был когда-то… Бред какой! Но… а свет, когда сейчас наступает ночь? А темень, когда мы выбежали из пещеры? Что-то тут не так, аномалия аномалией, но я чувствовал: чего-то не знает и сам Экс. Он не предвидит, а просто предполагает! Он не знает, действительно ли нам понадобятся все эти люди! Так, сохраняет им жизнь некоторое время, вдруг пригодятся.
Стоп! Этого-то Экс точно не предвидел. С оптикой сложно стрелять из Абакана на такое расстояние, так точно и кучно. Где этот говнюк Похрен достал снайперку? Мы с собой ее точно не брали, вроде незачем было. Когда я по-пластунски сумел доползти до спасительных камней, в голове уже начинало вырисовываться совершенно дикое предположение… Отмахнулся от Писателя и Алены, которые налетели на меня, ощупывая дыру от пули и ища кровь… Бросил оружие, сжал голову руками и закрыл глаза. Подумать, пять минут подумать!

Объяснение было только одно – винтовка была здесь до того, как мы спустились. Даже больше – до того, как мы вышли из деревни новичков на Кордоне. Все были у всех на виду. Ни один сталкер не оставит где попало такую дорогую вещь, да еще требующую постоянного ухода. Любая проблема, любой дефект ствола, вызванный неправильным хранением, может сказаться на точности стрельбы, а сама винтовка упадет в цене. Значит, оружие появилось здесь… специально к нашему приходу. Значит… кто-то… его сюда положил. И Похрен знал, где это искать. Или Полосатый. Или Зверобой с Подсадным… Или…

Мысль резанула резко и вдруг, но в тот момент я уже вертел головой, чтобы отыскать глазами капитана Мурашкина. Офицера нигде не было видно. И, как оказалось, не только его, пропал Сергей, второй «кинооператор». Оттолкнув все еще суетившихся вокруг меня Алену и Писателя, стал лихорадочно обыскивать каменную гряду, перебегая от камня к камню. Только тогда заметил: воздух темнеет, все сереет будто. Кажется, в меня снова стреляли… наверное опять Похрен. Пульс колотился в висках, откуда-то я знал: быстрее, быстрее! Но, только выскочив снова в тот жуткий почти ночной мрак на самый верх тропы, по которой мы, было, спустились, понял: опоздал. Все равно опоздал. Мурашкин стоял на самом краю обрыва, внизу которого, уже снова в местном «высотном» мраке скрывался Злынский. В руке у капитана были два рюкзака, он как раз бросил их на землю. Пустые. Во второй руке Мурашкин сжимал пистолет и ствол его глядел точно на меня. Не скажу, что я это увидел, нет, каким-то образом я это почувствовал, падая. Вслед за этим раздались несколько выстрелов, а затем одна короткая очередь, судя по звуку, из mp5. Раздался вскрик и звук падения тела. Упал я крайне неудачно, лицом от происходящего и пока переворачивался, быстрые шаги пронеслись мимо, в сторону края обрыва… значит упало тело капитана. Но чего уж я точно не ожидал, так это…

Фигура в комбинезоне расцветки «камыш». Алена. Перехватив автомат в левую руку, подбежала к стонущему капитану, отбросила ногой пистолет. Нагнулась, потом выпрямилась и сказала ровным голосом:
– Жив, слава Богу. Не думала, что вообще попаду. Надеялась просто отвлечь, может ты бы его и уложил. Не хотела, но попала. Дура.

Могу поклясться, она улыбалась. И улыбалась именно мне. Тогда мне еще подумалось, что она того… поехала крышей, в общем. Но Алена тут же отвернулась и схватила пустые рюкзаки. Ничего уже не нужно было говорить.
– Он… все выбросил! Припасы, патроны. Все, что несли Сергей и Анатолий, наш неприкосновенный запас! Мы же… теперь вовек всего этого не найдем! Даже если там… внизу, светлее…
Мурашкин издал стон, потом тихим голосом добавил:
– Мои парни снабжены под завязку. Готовьтесь, уроды. Меня можете кончать… впрочем, знаете, что тогда будет…

– Ну и гнида же. Воякам нельзя доверять, ясно ведь было. – Голос Писателя, запыхавшийся, я даже не обернулся на него. – Может в самом деле грохнуть идиота? Здесь-то артобстрел мимо Свища жахнет, а мы, может, укроемся где. Алена, перевяжи его! А то сдохнет, пока додумаем.

Девушка склонилась над капитаном, забелел бинт. Потом встала, впервые выругавшись за наш поход. И добавила в конце:
– Все пули в броник. Везучий ты, дяденька капитан. Добила бы, что б бинт не расходовать. А может прострелить тебе все твои конечности да и бросить тут? Глядишь и ты поживешь и мы успеем проскочить.
Помолчала и закончила:
– А может и врешь ты. Пристрелить тебя тут – может и не случится ничего. Кто ж по пустому месту без наводки палить будет.

Снова послышался слабый голос Мурашкина:
– Дура ты, это ты права, дура и есть. Цель известна давно, что ж тут и спутники не летают, они же мой КПК видят, они же и цель знают. Моя задача – подтвердить целеуказание и проконтролировать, чтобы все зрители пришли на концерт. Обстрел Чертова Свища и всего карьера будет в любом случае. Выходы закрыты. Это специальная акция, на разработку которой потрачено больше года, завязаны несколько стран, расчеты уже на местах. Ракетный дивизион, три батареи, девять тактических комплексов «Точка-У», тех, что наши западные друзья называют «Скарабей». Концерт состоится в двух отделениях. Первое: шесть ракет, две с кассетными боевыми частями, четыре – с полутонными термобарическими боеприпасами, они накроют полностью и Злынский карьер, и все возможные пути отхода из него, не спасется никто. Думаю, нашим мутантам-сторожам в пещерах тоже будет не до смеха, если они и пережили мой взрыв. Второе отделение: еще два «Скарабея» – со специальной головной частью, изготовленной специально для этой операции – особо мощные проникающие заряды фугасного действия – они должны вскрыть и расчистить место аномалии. По нашим данным, там небольшая, но разветвленная пещера с центральным выходом аномалии в небо, спутник засек… Через него и наведется, и вдарит…

Мурашкин закашлялся. Я достал фонарик, посветил ему в лицо. Крови на губах не было, да и не могло быть, пули Алены попали ему в бронежилет. Но что-то с ним явно не так. Кожа стала будто пергаментной, на щеках появились пятна, дышал он чаще обычного. Тут я подумал, что, скорее всего Чертов Свищ чувствует всех, кто идет к нему и вполне может желать убить этого идиота в погонах. На всех по-разному, но аномалия на нас определенно действует. За собой, например, я стал замечать обострение зрения и способность… будто бы переживать время медленнее… ну, как тогда, с пулей и следом от нее, полном тьмы. Колышащийся воздух тоже как-то не каждый день различаешь…

Капитан откашлялся и закончил свой последний монолог.
– Спутник засек горловину в скальной породе, откуда исходит излучение Свища. По ней ударит в конце концерта девятая ракета, снабженная специальной боевой частью. Ядерной. В любом случае больше никто и никогда туда не придет. И, по нашим расчетам, Чертов Свищ – должен перестать существовать. Вот теперь думаю, дадут майора или нет… Не хотелось бы посмертно-то…

Олег подскочил и со всего размаху саданул по бледной, но довольной роже. Мурашкин улыбнулся, из уголка рта показалась струйка крови. А затем голова упала на грудь. Отключился, подонок.

Писатель был мрачнее окружающего мрака.
– Это еще не все. Я почему задержался: нашел Сергея. Этот… видать, сзади… нож к шее приставил или как-то так, отвел по тропке наверх, а на одной из площадок, когда снова стемнело здесь, наверху, ножом по шее беднягу полоснул, а тело потом с тропы сбросил. Все бы ничего, чисто, гад, сделал все, в другой раз и не заметил бы никто, но я с фонариком шел, рискованно, конечно. Похрен пару раз очень опасно шмалял, но стоило того: нашел кровь и место, где Сергей кончился. Так что нас теперь четверо. Если Ястребов не считать. Патроны и припасы – только те, что на нас и твой рюкзак, братан. Береги его.

В этот момент внизу резко зазвучали звуки выстрелов, будто обжигая перепонки ударами… едкого?.. воздуха. Точнее, скорее, горячего… по ощущениям. «Живой» воздух, так, кажется, Экс выражался? Может ему, воздуху, не нравится не только дневной свет, но и выстрелы? И…

Олег дернул меня за рукав.
– Бегом! Поможем нашим! Алена, сторожи пока этого! – Он ткнул автоматом в бесчувственного капитана.

Мы сломя голову бросились вниз. Запомнился момент: буквально ворвались в уже серый свет, в нижней части Злынского, грудь будто разрезала перепонку, протащив несколько лохмотьев темного верхнего воздуха, которые быстро растворились вокруг. Или это снова какие-то глюки, или внизу «наш» дневной свет уже изрядно… посерел, повечерел, что ли. Вместо недавнего дня – уже сумерки. Видимо, это состояние – тащить с собой свое собственное состояние погоды – тоже не вечно. Или… Наемники ведь уже далеко, мы же проходим Злынский впервые и, постепенно, окружающее приобретает свое нормальное для нас состояние – наступает «наш» законный поздний вечер. И в этом сероватом «вечере» картина разворачивалась четкая и понятная. Вражеские стрелки были «подсвечены» черными облачками окружавшей их ночи. Наши – будто бы беловатыми «коконами» все еще идущего с ними дня, в посеревшем воздухе они были уже хорошо заметны, не то, что полчаса назад. Фигуры самих людей видеть было необязательно, сами эти движения светлых и темных клубков пространства, из которых то и дело выплевывались одиночные трассеры, завораживали так, что душу обуяли и неверие в происходящее, и восхищение величественностью панорамы.

Два белесых «клубка» гнали от нас один темный, огрызающийся такими же трассерами, не причиняющими преследователям никакого урона – те вовремя скрывались за камнями. В бинокль можно было разглядеть размытые фигуры людей внутри этих образований, но воздух будто препятствовал прицеливанию, тут же заставляя глаза болеть и слезиться. Но в целом картина вырисовывалась: Полосатый убегал, стараясь подвести погоню под снайперский огонь Похрена. В то же самое время откуда-то я знал, что Экс где-то рядом с засадой раненого напарника-бандита, хотя как ни мучил глаза, так и не смог разглядеть еще одного беловатого «клубка». Экс как провалился сквозь землю, будто его здесь вообще не было. Впрочем, Похрен как раз снова напомнил о себе, его пуля высекла искру из камня, за которым мы с Писателем обозревали картину. И тогда я понял: он ведь нас тоже видит, как и мы его. Он видит кусочки дня, окружающие нас, но не видит нас самих, потому и мажет. Наверняка тоже трет глаза, каждый раз отрываясь от оптики.

Но… все-таки… откуда же у него снайперка? Вот, что я так и не успел спросить у капитана. Его рук дело, готов поспорить, точнее его группы. Больше просто некому. Но тогда, получается, сговор. Еще один сговор. Или… Экс ошибся. Не Похрен там, а кто-то из военсталов. Посеревший воздух Злынского карьера тоже как-то вываливался из схемы «их погода – наша погода». Будто…

Перемешивается все. Что-то происходит, будто я вот-вот врублюсь, что именно и… это снова ускользает от понимания… Вернулся к Писателю, прильнувшему к прицелу автомата, хотел сказать ему нечто важное… в тот момент я еще помнил, что… но понял, что не могу пошевелиться. Точнее, могу, но двигаюсь с большим трудом очень медленно. Воздух будто еще больше сгустился, до состояния какого-то… меда? При этом ровным счетом ничего не мешало дышать… Что это? Шок? Безо всякого удивления я увидел, как из выбрасывателя оружия Олега вылетела стреляная гильза и закружилась бабочкой, увлекая за собой спиралевидные язычки сгушающейся черноты… Да, воздух не только стал плотнее, он приобрел стойкий цвет средней крепости чайной заварки. Все в нем будто замерло, как мошки в янтаре.

А еще через миг сомкнувшаяся плотная мгла сжала и выплюнула меня в неизвестность. Одновременно я почувствовал у себя на загривке крепкую руку, сжавшую шею с такой силой, что, казалось, пальцы вонзились прямо в спинной мозг. До сих пор с ужасом думаю, что так и было на самом деле. По всему телу молнией прокатилась жутчайшая судорога, в глазах вспыхнул ослепительный свет. Чтобы немедленно померкнуть.

И я в который раз провалился в небытие. Не потеряв на этот раз сознания.

______________________________________________________________________

Впервые опубликовано: www.gurich.ru, 30.06.2012

Редакция 11.12.2012

(с) Дмитрий Гурыч, 2012