Гурыч

Говорят, что он демон. Странное дело, Зона сама по себе – сверхъестественное существо, по крайней мере, таковой ее считают многие, кто-то ей молится даже. Но ее утроба иногда порождает таких созданий, которым не нужна классификация, даже по чертовой табели о рангах. Шахматист… О нем даже и слышали далеко не все, да и те немногие, кто языком на эту тему чешет, знают, что до добра это не доведет. Однако человек умудряется сочинять стихи под пулями, орать пьяные песни при виде контролера – рассказывали мне и такой случай, как Гога Подснежник, будучи уверен, что пьяных контролер «взять» не может, поперся на Радар, выкушав почти литр… в результате его осы чуть не до смерти покусали, смех и грех.

Я так думаю, что те очень немногие, кто выжили после встречи с Шахматистом, они стали больны, понимаешь? Ими овладела навязчивая идея. Опасности в Зоне как-то приедаются и по большому счету от тебя не зависят. Ну, вот есть, к примеру, Трамплин, не ты его создал, не ты его и убьешь, он так и будет этой чертовой аномалией, хоть ты вокруг него хороводы води, придется с аномалиями уживаться. Или кровосос – попробуй его убедить оставить тебя в покое, если он свои махалки уже в твою сторону нацелил, бежит к тебе с евоным полушипом-полуворчанием… Он такой – какой есть, первый – невозможно ужасен, второй – страшен, а третий – уже будничен, привыкаешь. Что с аномалиями, что с мутантами, возможен только один вариант – убивать или убегать, если же попал – не разжалобишь, тебе конец. А Шахматист… он выбор дает, понял? Ну, какой-никакой. Ты радостно понимаешь, что есть шанс выжить и именно эта мысль захлопывает ловушку.

Из порождений Зоны он, наверное, один такой – он играет с жертвой, в прямом смысле. Гибрид принудительного казино, психологической пытки и пропуска на волю, да еще и с прибытком, если доживешь, и если силенок хватит. И я так думаю, что теми, кто выжил, азарт движет до сих пор. Они и осмеливаются о нем говорить, как бы зовут его, надеясь на продолжение игры, что ли. Есть такой сорт, склад людей, которым только адский огонь помогает кровь по жилам разогнать, они играют всю свою жизнь и как раз на нее же, на жизнь то есть. Тут от приза зависит… Хотя, наверняка кому-то просто нравится игра. А тут игра – в любом случае, в этом казино всегда выход там, где вход, но только игроку дается шанс выйти. И поставить на кон придется все, что имеешь. Без исключения.

«Есть вещи, у которых нет антиподов. Например, кошмар. Что есть антипод? Не слабоумие же. Счастье? Попробуем отличить его от слабоумных фантазий… Сказка? Но ведь это же – СКАЗКА! Чудо? Ты даже не представляешь, какими разными бывают чудеса, у тебя просто не хватит воображения на осознание чуда…» – именно это мне сказал Шахматист на прощание.

Мне в тот день чертовски не повезло: шел на болото за комплексом на Агропроме – как раз после выброса там был шанс кое-чем поживиться… ну, знаешь, наверное, там «каменные цветки» неплохо вырастают. Надо же такому случиться: на перекрестке уазик горит, а за ним метрах в пятидесяти группа каких-то людей тащит человека в форме, генерала, вроде. Только когда пули засвистели рядом, я понял, что это не сталкеры… это наемники, скорее всего… ну, знаешь, тут много народу всякого, а эти иногда заходят из-за Периметра то вальнуть кого, то украсть, ну и вообще берутся за скользкие дела. Даже кое-кто из торгашей с ними дела ведет. На Баре в «100 Рентген» иногда можно встретить таких: комбезы у них одинаковые – всегда добротные, у всех – рации. Лица выбриты, ну, так, трехдневная щетина, максимум. Неразговорчивы, разболтать таких не получается. Переходят за другие столы, а то и вообще не задерживаются. Сразу видно: парни на работе, даже завидно…

Вот такие вот «парни» меня и обложили. Пуля зацепила ногу, попала в бедро, в мякоть, кровища хлынула, но кость и артерия, вроде, не задеты, слава кровососу, пуля автоматная, стальная, она дырку не особо развальцовывает. Бросил гранату, пока пауза возникла – наскоро перебинтовался. Но пауза эта мне же и во вред – наемники меня обошли, сзади почувствовал, как шваркнули по башке, я «калаша» выронил, перед глазами круги, пытаюсь ползти, трава еще такая жесткая, хватаюсь за нее. Потом совсем сдал, меня ногой перевернули на спину, не сказать, что ласково – ребра так и заныли. Вижу: на фоне туч появился силуэт, потом второй, потом третий… Всего их пятеро было, один генерала того тащит за собой. Ну и решают, что со мной делать. Говорят при мне: кончать, мол, надо – свидетель, все-таки. Старшой ихний покривил лицом, у него шея, видимо, застужена или ранена когда-то была, он все головой дергал. Потом берет винтовку и направляет мне прямо в голову, в лицо. Я смотрю в этот тоннель – света в нем не видно. Сейчас понесется моя душа… а учитывая, сколько каждый тут в Зоне напроказил, вряд ли в рай.

Так и вышло. Я услышал, кажется, звук выстрела… и все замерло. Точнее – все замерли, включая меня. Лежу и думаю: забавный мне ад попался. В самом деле, лежишь, вокруг запечатлен твой последний момент жизни, можешь только глазами крутить. И так – в вечность. Пролежишь лет пятьсот в небытии и будешь умолять, чтобы тебя бюрер сожрал – хоть одно новое лицо! Ну не кошмар, а? Я даже вроде это слишком громко подумал, раз появился он, Шахматист. А может он с самого начала себе соперника выбрал. Так и не спросил, почему меня, какой смысл интересоваться тем, что не моего ума дело?

Шахматист подходит ко мне. Высокого роста, плащ… скорее плащ-палатка у него вроде кожаная, только такое ощущение, что сплетена из тоненьких ремешков-ниточек, вместе с кусочками шерсти, какими-то остатками корешков, сухими стеблями полевых цветов… ну, как твой леший. Винтовка на плече – СВТ-40, я такую на картинке видел, разве что. Простой комбинезон. Сам, что называется, «человек без возраста», лет сорока, хотя может быть тридцати, если успел повидать и хлебнуть лиха. Или пятидесяти, но хорошо сохранился. Глаза – как это дождевое небо, что запомнилось – горят, светятся, словно бы как тень на них никогда не падала. Смотрю – будто сквозь него, так мне на фоне того неба казалось. Как две сквозные дырки в глазных яблоках… иначе не описать. Под мышкой у него шахматная доска, очень старая, деревянная, потемневшая от времени. Но – прочная, сразу видно, дубовая, видимо, углы позеленевшей бронзой окованы. Перед моим лицом он этой своей доской потряс, потом спрашивает:
– Сыграем, солдат?

Ну а я что? Я лежу, могу только глазами шевелить. Пытаюсь мигать изо всех сил, что, мол, да, конечно сыграем… нет, ну а какой у меня выбор? Чувствую, если откажусь – мир вокруг, замерший как вдох перед входом в воду, опять тронется вперед и дострелит меня уже стартовавшая пуля, замершая где-то там, в стволе наемника, буду валяться здесь куском тухлятины – это уж наверняка. Ну а ты что бы выбрал? Вот и я об этом же. Все хотя жить, тем более в последний миг.
– Это хорошо. Сыграем в благородную игру – в шахматы. Это тебе не картишки, здесь ум нужен. Есть он у тебя, солдат? Умеешь? – продолжает Шахматист.
А я умел, ну не сказать, что хорошо… вообще ни слова не сказать, я же недвижимый лежу! Каламбур вышел, да. Шахматист засмеялся, потом глядит на меня и серьезно так:
– Вставай и ходи! И говори тоже, что мне тебя пытать!

Я с земли подымаюсь, нога снова заболела, кровь сквозь бинт показалась. Шахматист как-то странно на рану покосился, чувствую: боль уходит, бинт побелел… кровь, будто, назад в рану ушла. Ну и сказал ему, как есть, зачем обманывать, что я не мастер в этом деле.
– Умею… но не слишком, в школе баловался… но считался сильным игроком! – добавил я, увидев, что Шахматист поморщился при слове «баловался». Он тут же меня одной фразой отчитал будто.
– Нельзя баловаться, солдат! Шахматы это не просто игра, они судьбу видят. Если уметь говорить с ними – они тебе все ответы дадут. А ты – баловался!

Наемники – те, что меня в оборот, было, взяли – так и остались будто окаменевшими стоять. Ну, в сказки я и ребенком не особо верил. Потрогал, улучив момент, одного – вроде не каменный, не окостеневший, обычный живой человек. И тут понял: это время остановлено. Наверное, это и не удивительно, в шахматах ведь оно много значит. А тут время стоит… одно бесконечно долгое мгновение. Тут только я начал понимать, что игра будет непростая и, наверняка, долгая. Даже длиннее жизни.

– Где сыграем? И на что? И как величать тебя, гроссмейстер? – осмелел я.
Шахматист весело хохотнул, аж холмы, казалось, подпрыгнули… или я присел – голос у него в полную силу зазвучал как громкий динамик. Потом оборачивается:
– На что? А что у тебя есть, солдат?
А и правда, даже жизнь моя теперь принадлежит ему, так?
– Интерес есть! – говорю.
– Точно! – Он поднял палец. – А ты мучаешься догадками, почему я тебя выбрал!

И пошел впереди.

Шли, впрочем, недолго. Когда миновали злополучный уазик, я увидел, что с водительской стороны через дверцу свисает мертвый солдат, у него кровь из виска… замерла, несколько капель в воздухе зависло. А вот огонь по-прежнему прыгает, мечет языки, присмотревшись, увидел, что горит ящик с промасленной ветошью. Осмелел, сунул руку в огонь и тут же затряс ей – огонь в этом «остановленном» моменте жег самым обычным образом, рука покраснела, крупный заусенец от недавнего пореза даже обуглился. Шахматист снова засмеялся:
– Ээх, паря! Огонь живет вне времени, разве ты не знал? Если он уже зажжен – будет гореть. Можно все остановить, даже ядерный взрыв. Но горящий огонь – дело другое. Он уничтожает и очищает. Я не знаю, почему так. Просто принимаю как факт. Как Зону, хотя я и старше ее. Мы уважаем друг друга и жить друг без друга не можем.

Прошли через полуоткрытые железные ворота во внутренний двор комплекса. И я сразу увидел просто вопиющее несоответствие окружающей реальности: на железнодорожном перроне стоял небольшой аккуратный деревянный стол и два стула, на столе – шахматные часы. Все это выглядело чужеродно, дико, но, вместе с тем, как-то более реально… трудно передать ощущение. В память врезалась безупречность и отсутствие изъянов, царапин, как на картинке.

Шахматист подошел к своему стулу и приглашающим жестом указал мне на другой, запахнул полу плаща и сел, другая пола упала на асфальт перрона, издав звук скребущих по стеклу стальных когтей… неприятный, неестественный звук, он как-то дополнял мрачные мысли. Эйфория от того факта, что я еще не валяюсь с дырой в голове, сменилась четким осознанием: что смерть никуда не ушла и ждет здесь, за спиной. Ждет, когда часы жизни снова будут запущены. Я сел и покосился на двойной шахматный циферблат… А, какая разница. Возможно, это такой вариант чистилища, здесь в Зоне или в моем конкретном случае. Но, в отличие от многих, мне предоставляется выбор, а какой именно, думаю, мой партнер сейчас изложит. Ведь без условий игры не бывает. Я сел за стол и посмотрел на Шахматиста. Он, не отводя глаз, медленно и как-то весомо произнес, четко выговаривая, будто впечатывая слова в мою память:
– Итак, солдат… или тебе нравится, когда тебя называют сталкером? Правила игры таковы: твоя жизнь уже принадлежит вечности… по моему мнению и по справедливости. Но я могу вернуть ее тебе – во временное пользование, конечно, ибо естественный конец еще никто отменить не смог. Это – моя ставка. Твоя ставка – интерес… это важно мне, но это скорее стимул, а не полноценная альтернатива. Поэтому я выдвигаю дополнительное условие. На чаще весов должно быть нечто такое, что будет стимулом полноценной, добросовестной игры. И вот, что это – это твои друзья. Или те, которые тебя считают другом, или те, кого другом считаешь ты, или те, кому ты другом считаешь себя. Или все вместе… часто бывает и так.

– Погоди-ка… Я так думаю, это нечестно, много жизней за одну – ошарашенный, я старался говорить твердо, но получалось не очень. В ране кольнуло, но я продолжил. – К тому же, я на друзей не играю. И вообще на людей.
– Поправка. Вы все играете на свои жизни. И на чужие тоже. Кто-то посылает кого-то на смерть, кто-то для другого лезет в топку ада за паршивым камушком. Да мало ли! К тому же, у нас есть разница в положении: ты мне должен жизнь, а что у тебя осталось, чтобы играть на равных? Не думаю, что их у тебя две, жизни, потому что той, прошлой, ты фактически уже лишен. От пули в голове тебя отделяет какой-то миг. Хочешь, можем прогуляться назад, там я щелкну пальцами и ты останешься валяться там – куском тухлятины – это уж наверняка!

Так. Он еще и мысли читает. Плохие новости.

– Не такие уж и плохие. Просто очень яркий и, видимо, пугающий тебя образ. Так убедительнее. – Шахматист дружелюбно улыбался.
– Так. У меня тоже есть условие. Ты не лезешь в мою голову. Это не оспаривается, игра потеряет честность, а ты так не хочешь ведь? И еще: я считаю, что одна жизнь против многих – нечестно.
– Не надо подменять понятия, солдат. Ты ведь еще не услышал правил игры. Ты можешь и не проиграть ни одной жизни. А вот если ты, согласившись и обнадежив меня на хорошую игру, теперь откажешься – я буду зол. Возможно, твои друзья уже обречены. Ты ведь слышал такое изречение «смерть притягивает смерть», пришедшее из другого мира в ваш. Я тебе скажу, что оно означает. Тот, у кого много друзей, сначала испытывает радость, потом скорбь. Потому что друзья – штука недолговечная и они элементарно умирают, а здесь в Зоне в большинстве случаев совершенно противоестественно. Души скорбят… как ты сейчас. Вспоминают близких, а те вспоминают их. Живые тоже скорбят, понимаешь? Это в физике одноименные заряды отталкиваются. А здесь они суммируются. Как говорили на войне, снаряды падают все ближе. Ты не можешь не думать о смерти. А смерть не может не обращать на это внимание. Она проходит мимо, запоминая лица, но некоторые лица слишком часто повторяются… Вот и весь секрет. В Зоне происходит много загадочных смертей, но они загадочны только для несведущих людей. Вот тебя, к примеру, застрелили, совершенно нежданно. А вдруг тебя уже кто-то проиграл или ты слишком часто скорбел о мертвых и поминал Смерть?

– Каковы правила? Хватит вокруг да около. Игра так игра. – Я откинулся на спинку стула. Боль в ноге снова утихла.
– Вот это правильно, это разговор. Итак, первое: игра идет до тех пор, пока у тебя есть условленные игровые патроны и друзья. Или до моего проигрыша, а проигрываю я редко. Но – проигрываю, случается. Не проигрывал бы – играть было бы не интересно. Второе: любая фигура тобой может быть воскрешена взамен на одного твоего друга или знакомого, не врага. Этот человек должен быть жив и находиться сейчас в Зоне, это проверить несложно. Просто задумай. Фигуру ты можешь поставить на любое из исходных полей. Третье: пешки могут быть воскрешены патронами, правило исходной клетки то же. В случае достижения пешкой моей последней линии ты можешь заменить ее на любую фигуру, в том числе утраченную, как в обычных шахматах. Все понятно? – Шахматист снова развел руки в приглашающем жесте. Улыбка не сходила с его лица.

– Понятно. Я хочу еще одно условие.
– Дополнительных условий быть не может. Хотя… Какое?
– Если моя пешка на конечной линии может превратиться в любую фигуру, а все предыдущие будут в целости – я хочу иметь возможность воскресить ее в виде воскрешения мертвого друга. Погибшего здесь, в Зоне, разумеется.
– Это экстраординарное условие. Думаю, оно за гранью дозволенного. – Шахматист потер лоб – Я могу тебя понять, но, согласись, это на уровне божественности, не думаю, что это есть правильно.
– Если мы играем, мы, как минимум, на равных, иначе это не игра. А ты ведь хочешь играть, тебе не нужны жизнь и смерть, ты просто кормишь ими азарт. А раз так, то это условие уместно. На чаще весов должно быть нечто такое, что будет стимулом полноценной, добросовестной игры. С твоей стороны.

Шахматист замер было, прислушиваясь к моим словам, на мгновение на его лице привиделось смущение, неуверенность, даже… испуг? Потом вдруг морщины на лбу разгладились и он громко расхохотался.
— ДА БУДЕТ ТАК! – громко сказал он, и холмы снова будто подпрыгнули вдалеке, я еще раз ощутил неприятное чувство подбрасывания тела, будто на океанской волне. Где-то что-то грохнуло, послышался треск. Шахматист уже смотрел со своим обычным хитрым пришуром. Прямо в глаза. Потом произнес: – А ведь ты меня поймал. Чувствую, игра будет интереснее остальных.

А вот я понял, что выгляжу дураком. Вряд ли с таким игроком возможно не проиграть ни одной фигуры. Проиграв под видом фигуры что-то важное – я могу отыграть максимум саму фигуру. Ловушка начала вырисовываться и я не знал, что мне делать, чтобы хотя бы обрести состояние стабильности духа. В этой игре не поможет ни нахрап, ни условия, ни даже мастерство. Что-то неуловимое крутилось в голове, будто я нащупал кочку под водой, но все время соскальзываю с нее… Подсказка. Что-то о жертве, выборе. О том, что жалость и чувство долга временами – злейший враг. Не знаю, почему это присутствовало. Возможно, это навевает этот вооруженный клоун.
Но невозмутимо ответил:
– Рад, что тебе нравится. Только меня несколько настораживает твоя уверенность. Правила в твоей игре странные, ну да ладно, где наша не пропадала. А вот ты тоже будешь воскрешать свои фигуры? И до каких пор? А то может у тебя бездонный мешок патронов и в друзьях все зомби Зоны.

Сказав это, я попытался сплюнуть, от досады. Не получилось. Во рту было сухо, нога болит еще – рана, судя по всему, воспалится. И обработать нечем. А тут еще играй с преподобным агропромовским Мерлином…
– Да, конечно, у меня тоже есть право воскрешать фигуры. У нас ведь все на равных, так? У тебя в подсумке два магазина полных и один пустой. Рюкзак, извини, остался там, где ты должен сейчас лежать. Значит, шестьдесят патронов. Я тоже ставлю два таких же рожка и гарантирую, что тут никакой магии, в них тоже по тридцать патронов. В любой момент мы можем выставить пешку, просто достаешь патрон и ставишь на доску. Запрещается только превышать количество фигур на доске, установленное правилами. Кстати, о фигурах. У меня действительно есть, что выставить и их действительно много. Но ради справедливости я буду выставлять столько же, сколько и ты. Мы оба знаем, вспомнишь ты кого-то или нет. Поскольку потеря короля – проигрыш, количество заменяемых фигур – семь. Давай по семь фигур в резерв и запишем. Хорошее число! Ну что, ближе к делу? Пивка хочешь?

Пивка! В Зоне водка в основном в ходу, а тут – пивка. Увидев, видимо, мои ошалевшие глаза, Шахматист показывает чуть в сторону. А там прямо в воздухе парит кружка пива. И у него – такая же. Обе запотевшие. И большая металлическая бронзовая миска, полная кусков жареного мяса.
– Есть пара минут, пока начнем. Тебе подкрепиться надо. Ты мне как соперник больным и голодным не нужен. Рана твоя не воспалится, не волнуйся. Давай пока отдохнем малость. Если хочешь, спрашивай. Только без глупостей типа «что такое Зона».
А ведь он отвлекает меня. «Семь фигур» – это ведь семь живых душ.

– Ну, тогда не меньшая глупость: кто ты такой?

Я взял кусок мяса, не вдаваясь в мысли о том, чье оно. Ни жира, ни сухожилий, сплошная мякоть. Пиво оказалось ледяным и необыкновенно вкусным. Собственно, а каким оно может еще быть, если ближайший магазин с холодильником отсюда километрах в сорока, да еще и за Периметром?
– Ну почему глупость! Всегда интересно, против кого играешь. Мясо это не человечье, не бойся… – он хохотнул, чуть не подавившись, с набитым ртом и сделал большой глоток, а, прожевав, добавил: – Это мясо шивардала. Есть такие края, где этот зверь вроде здешних коров. В нем очень мало сухожилий и слишком твердых мышц, это так. Ну, все потому, что он ни лапами, ни крыльями для передвижения не пользуется, только хватает и рулит, понял? Мясо шивардала очень по вкусу полтергейстам, это их лакомство. И, держу еще пари, они чертовски злы, что шивардалы здесь не водятся!

Пока я переваривал сказанное, не находя в его речи ни иронии, ни сарказма, Шахматист продолжал:
– Меня зовут… а как же меня зовут? Знаешь, я и сам не знаю. Вы вот зовете Шахматистом. Да, эта игра мне нравится, гораздо больше, чем все, что происходит в Зоне… Обо мне, наверное, сказано «единство из множества» или «имя мое – легион», как там еще по-вашему? Я – сущность, состоящая из других сущностей. Представь себе огромное облако, даже целую оболочку вокруг планеты, состоящую из ментальных отпечатков живущих и ушедших существ. Здесь, в Зоне тоже есть нечто подобное, оно, наверное, похоже на цветное облако, пронизанное молниями. Умершие существа и сущности, их опыт, знания, переживания – это не развеивается по ветру. Понимаешь, это «облако личностей», не душ, нет, оно – так же аномально к общему такому полю, к ноосфере, как Зона аномальна ко всей планете. И вот, однажды оно породило меня. Ну, вроде как ваш мир рожден в результате Большого взрыва, а я – из этого облака, в результате Большого взрыва местного значения и на ментальном уровне.

– Так ты тоже появился в результате катастрофы на ЧАЭС? – я допил пиво, выпустил ручку кружки из рук и немедленно обнаружил на прежнем месте новую, полную. И почему-то я был уверен, что это именно другая кружка. А прежняя – просто растаяла в воздухе.
– Нет. Я существовал и раньше, но с момента образования Зоны обрел возможность материализоваться и немного хозяйствовать, вроде этой небольшой паузы на игру. Те ушедшие, мертвецы – вы их мытарями всегда звали. Они не могут покинуть этот мир. Мытари ведь так же древни, как и человеческий род, пока есть противоестественная смерть и убийство. И чем дальше – тем мытарей больше и больше. Мой видимый тебе облик принадлежит одному солдату, который погиб здесь во время войны. Винтовка тоже его, ну так, для антуража. Только плащ мой, его, веришь, бюреры соткали. Кроме меня, в Зоне есть и другие похожие сущности, но только я могу сминать время в складки… так это можно описать. Поэтому нас здесь совершенно никто не потревожит. Мы с тобой «в карманчике» сидим и нас не видно. Пиво есть, мясо есть. Ах да! Дурья моя голова! Шахматы-то я забыл расставить! Извини, это дело важное. Пей, сколько влезет, нет проблем. А я займусь.

Теперь я мог рассмотреть доску еще более детально. Шахматист взял ее с коленей и раскрыл, показались фигурки, внутри доска была обита полинявшим бархатом. Затем он высыпал фигурки на полу плаща, что была запахнута на колени и перевернул доску клетками вверх. Оказалось, что поле представляет собой инкрустацию… Аж дух захватило: белые и черные клетки были, судя по всему, сделаны из металла, а в местах пересечения доску украшали неведомые мне прозрачные переливчатые камни, преломлявшие свет так, что когда лучик попадал в глаз, тот начинал слезиться. Только тогда я заметил, что над головой у меня солнце. И что вокруг больше нет Агропрома, он где-то там, внизу. Однако, поглядев вниз, я чуть не выпустил кружку из рук: внизу была вся Зона, ее было видно как сквозь линзы в прорехи облаков. И не то, чтобы мы вознеслись – глупее слова не пришло – нет, мы выросли, стали гигантами, а ноги наши утопали в Зоне, которая медленно поворачивалась против часовой стрелки. Это было настолько величественно, шокирующее, что я издал какой-то шумный вздох восхищения и страха одновременно и тут же утопил остальные проявления в большом глотке ледяной влаги. Мысли не путались, они мгновенно оцепенели, но внешне виду я не подал, сжав челюсти. Первое правило сталкера: ничему не удивляйся, пройдет и это.

Из созерцания меня вырвал стук фигур о доску. И зрелище уже расставленных армий было ничуть не менее шокирующим. Мне выпало играть… людьми. Трех пешек не хватало и они были уже заменены позеленевшими винтовочными патронами калибра 7,62. Оставшиеся пешки выглядели так, будто привиделись во сне наркомана: чего стоил хотя бы солдат первой мировой войны с оторванной ногой, с винтовкой наперевес. Еще там был пехотинец, будто сошедший из кинофильма о Великой отечественной: сжав в руке ППШ, он застыл в падении, на его каске отчетливо была видна большая трещина и пулевое отверстие.
– Сорок третий год, его звали Федор. Пулевое ранение в голову, из самолетного пулемета, калибр 7,92. Он был сиротой. Не осталось ничего, даже имени. Для людей то есть. Ни памятника, ни крестика, ни фанерной звезды.

Комментарий Шахматиста будто ушел в пустоту. Я продолжал рассматривать фигурки. Остальные три пешки были простыми сталкерами-новичками. Один – с ножом в руке…
– Псевдособака. На языке бюреров – чаррагах. Убила этого мальчика сегодня утром. У него кончились патроны, он совсем стрелять не умел!

Другая пешка-новичок – тело в неестественной позе с вывернутой головой, с мукой в глазах, смотрящих вверх. Я мог бы поклясться, что вижу, как блестят слезы!
– Я назвал бы его Странник Отчаяния, но на самом деле его зовут Сергей. Ему очень обидно, это уж точно. Новая аномалия, вроде гибрида Карусели и Трамплина – незаметный волчок, постепенно сужающийся и раскручивающийся, он закручивает тело как мокрую постиранную наволочку, сминая все кости! Ее обнаружат через несколько дней, назовут «Отжим», а порождаемый ей артефакт – «веретено».

Последней пешкой был сгорбленный бандит – судя по кожанке с оторванными рукавами, татуированным рукам и типичной стрижке «бобриком».
– Это – предыдущий игрок. Тупая скотина, нечего сказать о нем. Прозвище его было Волчок. Думаю его душу в плоть вселить, да боюсь, что та с обрыва в омут сиганет, с горя! Пока пешкой побудет, погляжу еще…

Фигуры тоже выглядели замысловато и сделаны были из различных видов камня. Ладьи оказались зелеными малахитовыми стилизованными вышками, какие торчат в Зоне возле каждого серьезного забора, на вышках застыли миниатюрные солдаты. Вместо классических коней на доске оказались мускулистые воины («титаны» – представил хозяин), верхом на огромных черных чешуйчатых змеях, свернувшихся в застывшей спирали на манер… где же я это видел? «Сет» – прокомментировал Шахматист, держа в руках фигурку и показывая на змея. Вдруг голова каменной твари повернулась и глаза пристально посмотрели на меня, полыхнув красным огнем. Тем временем на доске появились «слоны» – жуткого вида яшмовые берсерки с черными лицами и золотыми глазами, у каждого в руках было по четыре кривых меча… да, рук у берсерков было четыре, забыл сказать. Ферзь представлял собой янтарную крылатую валькирию, оплетенную платиновыми змеями. Король – просто сталкер в длинном рваном плаще, совсем не удивился, увидев свое лицо, только будто старше лет на двадцать.

Но дальше был шок… как тут скажешь. Шахматист вздохнул:
– Видишь, беда какая. Однажды, в самом сильном выбросе возник ураган, длился какие-то полчаса, но я зевнул и у меня с доски сдуло больше половины фигур… пешки вообще все пропали. И все черные фигуры. И две белых ладьи. «Белые» – «людские» то есть, которыми тебе играть. Я заменил их военными сторожевыми вышками. Извини, мне тоже временно придется пополнить ряды подручным материалом…

С этими словами он чуть наклонился в сторону, опустив руку сквозь облака и, вытащив оттуда… кровососа, поставил его на доску вместо своего слона, мутант при этом будто окаменел, заживо. Потом еще одного, хватал не глядя, как камушки со дна. В качестве коней из Зоны были извлечены химеры, ладьи оказались псевдогигантами. Поиск ферзя занял больше времени, им оказался жуткого вида крупный красно-черный кровосос, похожий чем-то на контролера – с большой белой головой. «Иллюзион» – представил его владелец доски. В качестве пешек появились зомби. Место короля пустовало. Поводив руками еще немного и не найдя, видимо, в Зоне ничего достойного, Шахматист выпрямился, полез в карман и с недовольным видом достал оттуда большую золотую монету, положил на оставшуюся клетку. После серьезно поглядел на меня.

– Игра началась.

На несколько минут я задумался, переводя взгляд с мутантов на людей. Несколько вдохновило смущение противника, когда он не смог поставить ничего на место короля, учитывая, то в его руках любая немыслимая тварь наверняка могла обрести свой самый мерзкий облик. А может быть ему не хотелось, чтобы это место было бы занято им самим? Ну, если у моего короля мое лицо, то чье должно быть на короле с другой стороны доски? Значит, слабости у нас есть, дорогой спаситель. Или даже похуже – суеверия. Значит, возможно, ты и не гроссмейстер. Утешение маразматическое, конечно. Такой демон за сотни лет наверняка научился всему на свете, а ту шахматы… и я с некоторой грустью передвинул пешку – того солдата из Первой мировой. Е2 – Е4, конечно же.

Через пару минут мы разменялись. Сразу по две пешки. Я держал в руке двух шевелящихся зомби, не решаясь их опустить – доска заняла весь стол и ставить фигуры можно было только вниз, в Зону. Под нами как раз проплывал Рыжий лес, когда я перевернул и разжал ладонь. Оба создания полетели вниз и оказались на земле, при этом в падении один сломал ногу, впрочем, пробегавшая псевособака тут же прервала его муки, не обратив на второго зомби никакого внимания. Это зрелище промелькнуло так быстро и было таким захватывающим, что только резкий звук вырвал меня из созерцания – воздух Зоны, как линза, до этого момента показывавший детали крупно, будто закипел, покрылся облаками и вновь уменьшился до масштабов уменьшившейся Зоны под ногами.

Резкий звук оказался щелчком, с которым Шахматист извлек два патрона из своего рожка, поставив их на исходные клетки.

– Извини, мне придется пожертвовать твоими пешками. Да и патроны твои мне не подойдут, калибр не тот. Но в Зоне ничто никогда не пропадает! – с этим назидательным замечанием он выпустил из своей руки фигурки моих пешек и они упали вниз. Солдат с далекой войны мгновенно превратился в кучку истлевших костей, а старый патрон, позеленевший от времени, упал прямо в огромный выверт. Я готов поклясться, что при этом выверт моргнул, будто гигантский глаз… или огромная пасть, которая пережевала добычу и не найдя ее вкусной, выплюнула, уже в виде артефакта. Этот блестящий камешек было хорошо видно, он неторопливо перекатывался по воздуху в направлении группы сосен на краю леса… тут Зона снова ушла далеко вниз.

Надо было продолжать игру. Я достал из магазина два патрона, последовав примеру противника, который с интересом наблюдал за моими открытиями, наверняка каждый раз его это забавляло. Не мог не спросить:
– Ты находишь забавным причинение страданий? Понять не могу: то ли доброго из себя строишь, то ли мудрого, то ли ты просто какое-то озверевшее от одиночества чмо, получившее – по глупости –вседозволенность.
– Ну, игра толком еще не началась, а ты уже перешел на личности. – Шахматист по-прежнему улыбался – Добрый, злой… ты еще про волшебников вспомни. Я ни от кого ничего не получал. Вы все тут настолько помешаны на всемогуществе Зоны, что готовы на нее молиться. Между тем я старше ее, поэтому как-то глупо в моем положении быть иждивенцем у более молодой особы… да, я воспринимаю ее как некую форму жизни, мы даже можем общаться. Коллегиально, потому что велено делиться. Думаешь, откуда все эти диковины? – Он показал на клетчатое поле. – Если ты заметил, мы не кладем фигуры обратно в доску. Позже я соберу те, что останутся, а некоторые – взамен утраченных в этой игре – Зона мне подарит, я их подберу при случае. В данном случае игра – способ перетасовки материи, Зона все время этим занята. Мутации – тоже перетасовка биоформ, сознания, личностей… вот вы, люди, убиваете мутантов. А ведь они тоже живые. Думаешь, кровососу не больно? Думаешь, контролер не способен страдать? Думаешь, ему нравится читать ваши мысли? Да ему в голову никогда не придет охотиться за чужими черепами! А вы хвосты у собак режете, у кровосов – шупальца, у бюреров – руки… Так что по поводу нежностей – это мимо. Ты ходи давай, уже вечер.

И то правда. Темнеет. В реальном мире уже дело к ночи. Странно, я думал, что время остановлено… хотя, возможно у нас оно действительно неподвижно, а окружающее – что-то вроде декораций. Правда вслед за укатившимся солнцем тут же взошла необычно яркая Луна, я подумал, что яркая она именно сегодня и именно для нас. Дяденька зажег торшер. Кстати, играл он не особенно сильно, последующие пять минут это выявили точно. Ну, на уровне пионерлагеря или продвинутого пенсионера в скверике. Так же импульсивно, как разозлившийся подросток, я таким и был, когда серьезно играл в шахматы. Никогда не думал, что снова пригодится. В общем, осторожное прощупывание пешками неожиданно прорвалось локальной рубкой на левом фланге. Я потерял еще две пешки – еще один патрон и бандита, прошлого игрока. Опуская его вниз, Шахматист многозначительно добавил:
– Какова его игра, такова и его судьба. Зуб даю, в натуре… – он с явной иронией поглядел в последний раз на белое от ужаса лицо фигурки – этот редис сейчас почувствует, что попал в ад… Установка-то работает, сегодня особенно сильно!

Бандит оказался один среди толпы зомби на Янтаре. Пару раз ему удалось выстрелить и перезарядить обрез, потом вдруг оружие выпало на асфальт, а сам браток присел и схватился руками за голову. Еще через минуту было кончено. Новый зомби будто задумавшись, вошел в самую середину Холодца… рост его становился все меньше. Сначала я подумал, что под Холодцом яма или еще что, а потом понял – это Холодец постепенно пожирает его, растворяет, стало быть. Кислотный вспученный пузырь уже начал пожирать колени, когда Шахматист шелкнул пальцами. В его руках был один из моих «коней», потерянный в этой же схватке, взамен я выиграл его кровососа. Брошенный на землю титан засветился и взорвался новой аномалией, глубоким разломом, разрезавшим неизвестный мне холм. В этом разломе с недовольным шипением исчез угольно черный змей. Сет.

А вот с кровососом случился казус. Выиграть-то я его выиграл, но когда взял в руки – почувстовал, как в палец впились щупальца, а миниатюрные лапы заколотили когтями, ободрав кожу с части фаланги. Испугавшись от неожиданности, я разжал ладонь. Кровосос упал туда же, на Янтарь, аккурат к бункеру ученых, прямо на долговский патруль, повалив двух служак, остальные тут же изрешетили тварь. Потом, видя как один из долговцев оттяпывает у кровососа хватавшие меня щупальца, я подумал: «А ведь ты, получается, вместе с этими щупальцами и мою кровь продашь…», странные мысли для сталкера. Люди предстали как-то в ином свете, что ли.

Зона вновь осталась далеко внизу, ее затянули вечерние облака. Игра продолжилась. Я заметил, что чем быстрее она шла – тем быстрее шло время вокруг. Стоило мне взяться за оставшегося титана-змея, «коня», как появившиеся звезды будто убыстрили свой бег по небу и вновь застыли, когда пришлось задуматься. Прошло примерно полчаса «нашего игрового времени», которое при этом еще и стояло… ощущение было нелепое. На доске уже снова не хватало почти половины пешек и нескольких фигур. Я потерял одного «слона»-берсерка, противник лишился аналогичной ему химеры, однако, не теряя ни минуты, опустил руку вниз, ища, видимо, подходящего мутанта под ногами. Я пока воздерживался выставлять замены… силясь понять противоестественность правил. Странное чувство охватило меня в тот момент: игра отчетливо теряла свой стройный математический вид и не подчинялась всем известным стандартным разменам и игровым положениям, она превращалась в мясорубку, в бойню. Усилия интеллекта по разгрому армии врага немедленно шли прахом, когда противник просто посылал в бой новое шахматное мясо. Это переворачивало все тактические решения с ног на голову, преимущество шло на нет. Это как у детей, играющих в буркозла четырьмя колодами. Уничтожены фигуры? Глупости какие! Шахматист запустил ладонь в туманную приземную низину… Болота, кажется… и достал еще одного кровососа, который занял место утраченного, шипя и шевеля щупальцами. Шелкнули висящие в воздухе шахматные часы, только сейчас я заметил, что циферблат у них семизначный, стрелка на циферблате Шахматиста застыла на пятерке, когда он в дополнение к кровососу воскресил потерянную химеру, она в падении со стола сгинула где-то в районе Рыбацкого. Циферблат означал количество душ и нетерпеливо поблескивал. Бойня требовала.

Помимо моей воли в памяти всплыло лицо Витьки Рубца… тут же на клетке, где в начале партии ставится конь, появилась новая фигура – Витька со своим Абаканом, будто слитый со змеем Сетом – от поясницы начинался черный лоснящийся чешуйчатый хвост, закрученный в спираль. Стрелка на циферблате перескочила на шестерку, щелкнув звуком затвора.

Я растерянно поглядел на Шахматиста, силясь задать вопрос, который все время ускользал от меня.
– Ну, он же должен как-то соответствовать! В простом человеческом облике твой друг потянет разве что на роль зомби, пешки. Извини, древнее правило этой игры. Заменяя фигуру – ты превращаешь в нее живое существо. Не расстраивайся, в глубине вы все и так чудовища, невелика потеря.
– Но он же живой, твою мать! И не хочет, чтобы его превращали в нечисть!
– Погоди-ка. Это особенно интересное, даже в чем-то философское место. Вся проблема в том, что я никого ни в кого не превращаю. – Шахматист потер кончик носа, и легонько стукнул фигурку кровососа пальцем по голове, тот негодующе зашипел. – То, что ты видишь, дело рук Зоны, она превращает на время игры твоего товарища в то, кем он себя ощущает, кем его видят враги и друзья, но многое зависит от тебя лично, как от инженера игры. Ты его ведь никогда не называл, хотя бы в шутку, словом «гад»? Скажем, пятого мая, когда вы разыграли оружие убитого спецназовца? Абакан, что у него в руках, ему достался как раз в той игре. Он честно выиграл, а ты ему сказал: «Ну ты и гад, Рубец!». В шутку сказал, со смехом. Но на это наложилось много другого. Кроме того, у Зоны неплохое бессознательное чувство юмора в форме возмездия. Вот и получилось такое изделие. Не обижайся, а то помрешь от разрыва сердца до окончания партии. Кстати, не желаешь пополнить свои ряды еще одной фигурой? У тебя ведь все еще не хватает слона.

Я пытался прогнать всякие мысли о тех, с кем приходилось делить хлеб, бинт и ночлег, находит артефакты и отбиваться от мутантов, но это было аналогично дразнящей древней приговорке, перестающей сейчас быть шуткой: «попробуй хотя бы пять минут не думать о большой красноглазой желтой обезьяне». В следующий миг я сжал зубы как мог: передо мной был Анвар. С той же упрямой излучиной бровей, жгущий взглядом из-под капюшона, из рукавов которого торчали теперь два пулемета ЯкБ, несопоставимых с человеческим сложением, нижняя часть его туловища была постаментом памятника, из отбитого куска торчала ржавая арматурина. Я всегда говорил ему, что он надежен, как гранитный Ленин, если бы с него делали монстра, то это был бы шагающий великан, вырвавший пару жал из попавшихся горемычных вертушек.
– М-да. Любишь ты своих друзей. – Шахматист откровенно веселился.

Вместо ответа я начал атаку, как раз в анваровском духе. Удар моего правого фланга был силен, с пешками противник замешкался всего на ход и теперь, подкрепленная слоном-Анваром, ладья намеревалась их выкосить. В результате еще два зомби рухнули с неба прямо в Бар, разбившись в две кровавые лужи о бетонную крышу Арены. Интересно, прикажет Воронин теперь установить зенитки или нет?

Шутка Шахматисту понравилась, я видел, как он сдерживается, чтобы не засмеяться в голос, ведь мы договорились, то в мою голову он не будет лезть… выходит, хитрит. Надо быть поосторожней. И тут же ругнул себя: как быть «поосторожней» в мыслях?

Несмотря на то, что моя атака до кучи уничтожила его ладью-певдогиганта и второго слона-химеру, ему удалось сохранить присутствие духа и запереть двух моих прорывающихся пешек кровососом и… я вопросительно посмотрел, кивая на его «ферзя» – что, мол, за зверь?
– Э, брат! Это иллюзион, я говорил уже. Гибрид кровососа и контролера, без сомнения самый опасный мутант в Зоне. Хорошо, что редкий. Его мало кто видел. Можешь гордиться, ты – четвертый, кто его видит в природных условиях один на один, с перспективой уйти живым. Двое других сошли с ума. А еще один, как та теща из анекдота, сидел на дереве, долго… в общем, убили его.
– Что значит «в природных условиях»? Почему редкий, разве они не могут размножиться? – Я наклонился к фигурке, пытаясь рассмотреть ее получше. Иллюзион раскрыл щупальца, а потом уперся в меня своими угольно черными бусинками. В голове ощутимо кольнуло, перед глазами понесся зеленый туман с вереницей фиолетовых кругов. Вдали зазвучал колокол – «буммм!»
– Это он может, стервец. Дать по мозгам. Хотя, обычно он поступает иначе: у него под началом несколько кровососов. Он их ведет, прямо, как сержант ведет отделение. Редкий – потому что редкий. В природе до недавнего времени не встречался.. Наверняка, если его чуть подучить – он сможет легко научиться играть в шахматы… а фигуры будут перемещаться сами…

То, что это тоже была шутка, до меня дошло только во время следующей паузы. Шахматист был явно доволен, его эго было удовлетворено игрой и беседой. Я же был спокоен, на удивление, не пугало то, что играю на жизни своих друзей, наоборот, положение казалось очень даже привлекательным. У меня теперь ощутимый перевес в фигурах, перспектива выиграть жизнь обратно придавала бодрости. Мы сидели на своих стульях вполоборота, снова пили пиво и глядели на кровавый рассвет. «Красное солнце – прольется кровь», так гласит примета. А солнце здесь красное каждое утро.

В моей левой руке ворочался выигранный псевдогигант, я поставил его на полянку между рощицами за холмами, отделяющей Кордон от закрытых территорий и потянулся за забытой на доске химерой, чтобы отправить ее туда же. Но – псевдогиганта на полянке уже не было! Шахматист глядел на меня с интересом, потом показал рукой, чтобы я кинул химеру на то же место, что я тут же проделал. В тот же самый момент поляна будто ожила: деревья пригнулись к центру, а затем резко выпрямились, по краю поляны возник шаровидный прозрачный купол, химера оказалась под ним. Потом купол стал мутнеть и резко разорвался, обнажив совершенно пустую поляну.

Я вопросительно поглядел на Шахматиста.
– Аномалия… ей тоже еще нет названия. Рекомендую назвать ее «Воздушный шар», хотя воздуха там как раз и нету. Это вакуумный мешок, произведение искусства убивать. Учитывая, что эта аномалия находится на недоступных людям территориях, они вряд ли ее откроют. Но штука сильная: любой объект провоцирует движение воздуха на границы аномалии. Ты ведь видел, как купол мутнеет? Воздух сжимается в тонкую пленку, объект разрывает внутренним давлением и возникающей его пустотой в такие мелкие брызги, что не остается ничего, даже черепа и костей. В пыль, понимаешь? Возникает короткий перепад – когда туша разрывается, но пленка аномалии уже на пределе прочности, она лопается и процесс повторяется, если кому-то сильно приглянется эта симпатичная полянка.

Он отхлебнул из кружки и продолжил:
– Ты спрашивал, почему иллюзион редок. Потому, что он есть произведение рук человеческих. Долгая история, не думаю, что мне будет интересно ее рассказывать, извини. Но они не могут размножаться сами… по крайней мере, не могли. В последнее время их популяция выросла, всего на двух штук, но это значит, что процесс идет… То ли мутация, то ли «яйцеголовые»… но ферзи пока есть. Все, давай продолжим, уже недолго.

Шахматист выплеснул остатки пива вниз, я последовал его примеру. Кружки немедленно растворились в воздухе, а зрелище Зоны заволокло грозовыми тучами. Игра продолжилась. И вот тогда я понял, что, выражаясь, спортивным языком, сбился с темпа. У противника, заменившего утраченные в прошлом бою фигуры, в запасе оставалось еще три единицы, у меня пять, но не вышедшие из атаки правофланговые фигуры и ферзь оказались связанными и теперь уже мой левый фланг подвергся нападению, я потерял три пешки, сохранил ладью… но потерял «коня», Витьку Рубца. Положение усугубилось тем, что пешка противника упрямо двигалась вперед, а ферзь и Анвар были заняты на левом фланге. И все бы ничего, но химера грозила ворваться в мои ряды и устроить там с ладьей-псевдогигантом кровавую баню. На последней моей линии горделиво красовался кровосос, прямо на «конской» клетке и тогда я понял план вражеской армии: не дать мне выставить фигуры, не подставив их под удар. Кроме того, мое самообладание серьезно утратило былую твердость духа: глядя, как Рубец исчезает в кулаке врага, не смог сдержать слез.

Не обращая на меня никакого внимания, Шахматист наклонился над Зоной, думая, куда бы определить моего друга. За время игры Зона под нашими ногам сделала полный круг, внизу снова проплывал комплекс Агропрома. Изловчившись, Шахматист поставил фигурку Рубца в рощу, виновато взглянув на меня.
– Извини, проиграл ты друга. Теперь его ищет судьба. Сейчас он проснется… вот, уже проснулся! – Из рощицы донеслись звуки выстрелов. – Это лучшее место на сегодняшний день. В комплекс ему нельзя, но, боюсь, ни он, ни плоти этого не знают.

Я увидел, как Рубец бежит к зданию комплекса, действительно преследуемый целым стадом плотей. В такой ситуации ноги – единственное спасение, я бы тоже ломанулся изо всех сил. Однако, добежав до угла здания, стадо остановилось, затем развернулось и поспешно засеменило обратно в пролом стены.
– Нехорошее место. И чего вас туда тянет? Сегодня плохой день, а у этого места сильно провален пси-фон, ни одно укрытие в зданиях не спасет от выброса, который уже начинается… Ладно, не суть, у нас есть наши дела!

Несмотря на мои возражения, Шахматист жестом заставил меня вернуться к игре. Но, расслабившись от успеха и глядя на зажигающиеся выбросом облака, мой противник зевнул сразу два сильных хода, пытаясь вывести своего кровососа из-под удара. Не получилось. В два хода мной был объявлен шах его королю-монете и противнику пришлось, все-таки, кровососом заслоняться. Мой второй слон довершил дело. Кровосос исчез где-то в Темной Долине, а я освободил нужную мне клетку. Там уже стоял новый «конь». Володя Скрипучий, это его из-за голоса так прозвали. Я поймал себя на мысли, что фигура возникла даже раньше, чем я успел подумать о человеке, сталкере и, говорят, даже бывшем учителе или библиотекаре… Скрипучий был безобидным сборщиком артефактов, его много народу знало и уважало за то, что он никому не давал пропасть, перевязывал и лечил всех. Однажды, говорят, вылечил самого Кочергу. Тот, уж на что отморозок, но оценил помощь по полной программе: запретил трогать Скрипучего своим и как-то нашептал о нем группе наемников, не знаю, какие там были у Кочерги дела с ними. В общем, прознали о нем и за Периметром, он собирался подкопить деньжат и свалить в какую-то клинику, где один коммерсант организовал лечение артефактами. Ну, вроде консультанта. И я только что прервал его планы, поставив жизнь Скрипучего на кон.

Тогда-то и начало приходить понимание. Шахматисту не нужна победа. Он придуривается, играя многие годы – оставаться с мастерством любителя и предпочитать тактике мясорубку? Бред! Возможно, он обыграл бы всех мастеров мира, но не это его цель, ему нужны… фигуры, точнее души, судьбы, жизни. Он прекрасно знает мой уровень и специально играет… чуть лучше, да и то временами. Его цель – уничтожение фигур, чтобы я выставлял новые и новые. Возможно, за этими семью последуют еще семь, я ведь захочу продолжить партию. Я играю на жизнь, а, скорее всего, займу место в качестве одной из фигурок в рядах следующего игрока… а может и этой чести у меня не будет. Он ведь наверняка сыграл уже с сотнями людей… или нет?

– Почему у тебя так мало человеческих фигур, мастер? Ты ведь можешь давно заменить все свои на неудачливых игроков. И не надо будет патроны с собой таскать…
– Ну, видишь ли, все просто до элементарного. Я могу выиграть твою жизнь, но что это для меня? Ни-че-го, дружище. – Шахматист сделал грустное лицо, но морщины, видевшие, наверное, тысячелетия, тут же разгладились у улыбке. – Ты ведь уже мертв. Я могу вернуть тебе существование, но забрать твою жизнь или душу не могу, потому что они уже принадлежат не мне. У всех свой путь. Тела забирает Зона, это ее имущество. Так скажем, у нас с ней некое соглашение. За последние сто лет я получил всего нескольких, да и то… – он расстегнул ворот и я увидел чудовищный шрам на шее. – одного взял силой, хотел попробовать. Здесь ментальные силы контролирую не я. А фигуры я утратил уже после катастрофы, поэтому раньше нужды как-то и не было, когда руки были развязаны. Я могу забрать только седьмого из семи, то есть каждого сорок девятого. Но в Зоне не так много людей. Значит, ты сам, обратив внимание на пешки, можешь посчитать, у меня это сто сорок восьмой матч, следующего я получу через сорок восемь игр, считая эту. При всем желании я не могу забрать тебя в качестве фигуры… Но, возможно, у меня к тебе будет интересное предложение.

Мне показалось или он назвал меня «дружище»? Но вслух я сказал:
– И какое же?
– Возможно, ты сможешь найти мои потерянные фигуры. Как они выглядят и из чего сделаны, ты знаешь. А я тебе верну каждую проигранную тобой судьбу друга, одну за одну. Ну как?

Вот оно что. Я прав. Это далеко не конец. У него не хватает… двадцати одной фигуры и пешки. Значит, сколько ему нужно? Да у меня столько друзей в Зоне нет! «Дружище»! Стоп! Кажется…Сейчас я нанес ему сильный удар, значит он будет сейчас рвать мои позиции и вряд ли что-то спасет мои войска… Ему нужно восстановить баланс. А что нужно мне?

– Продолжаем! – сказал уже я, громко и уверенно. Шахматист рассмеялся:
– Вошел во вкус? Правильно, игра есть игра.

И тут же на мой левый фланг обрушилась сокрушающая атака. Первой пала ладья, поверженный взамен кровосос был слабым утешением – тут же появился еще один, та же участь постигла брошенного на помощь второго слона. Я инстинктивно не мог подвергать опасности друзей… потому тянул с добавлением новых фигур, пока противник, пользуясь моим замешательством, делал ход за ходом. Шахматист не мог не понимать моих чувств и делал ставку еще и на это, мерзавец. Но, он слишком увлекся. Моя пешка с крайней правой линии резво рванулась за несколько ходов и теперь прикрывалась ферзем и слоном-Анваром, поддерживаемая ладьей. Пока противник увлеченно пожирал мои фигуры – пропустив даже моего короля, хотя мог в два счета объявить ему мат – моя пешка уже дошла до последней черты. Шахматист умудрился закрыть своего короля ферзем… когда пешка ступала на последнюю клетку.

– Конечно же ты поставишь ферзя? – он был явно доволен. У меня оставалось три фигуры из восьми. Целый урожай человечины впереди! И с другого фланга две его пешки были проходными. Это фактически партия.

– Конечно ферзя, Дружище! – Я сказал это так громко, что улыбка будто окаменела на его лице. Если он в тот момент мог глядеть в мою душу, в мои мысли – ему должно стать просто жутко в тот момент. По крайней мере, я на это надеялся.

Мой мозг был переполнен благодарностью. За счастливое спасение, за пиво и мясо, за раскрытие тайн Зоны, да просто за величественное зрелище, какое мне открывалось как титану, вознесенному над Зоной. Это действительно стоило того. Я практически сочился благодарностью. Я был на седьмом небе от счастья. Взял магазины с оставшимися патронами и сунул в подсумок. Пешки больше не нужны. Нужна фигура, ферзь. И я был весьма этому рад.

Потому что в этот момент у меня не было большего друга, чем Шахматист.
У меня вообще с друзьями проблема, я с людьми схожусь тяжело. Думаю, что я никогда бы не вспомнил семерых, здесь в Зоне у меня столько просто не было. И с мыслями о своем лучшем друге-Шахматисте, я поставил пешку на его последнюю линию.

– Ферзь! Шахматист!

В этот самый момент на последней клетке будто сгустился воздух, возник волчок, похожий на расплавленное золото. Вот верхняя его часть приобрела черты лица того солдата, кем сейчас старался выглядеть этот демон. Затем лицо смазалось, плечи ввалились, показав человека, изувеченного чудовищным уродством, из живота выплыло несколько незнакомых мне камней, судя по всему, драгоценных. Голова преобразилась в голову кровососа с янтарными глазами, затем снова все смешалось в бурлящее веретено. Чувствовалось, что Оно не может остановиться на какой-то определенной форме, примеривая все, что возможно… но – уже нельзя было выдавать себя за что-то или кого-то еще! Маски полагалось отбросить, фигуру – на стол. В какой-то момент золотая голова стала моим лицом, но тут же по нему хлестнул кровавый шрам, плеснув красными каплями на доску – Зона наказала Шахматиста во второй раз. Я не решался поднять глаз, думая, что не хочу видеть, что творится сейчас с самим Шахматистом, с его лицом и головой, знал: не надо сейчас смотреть, поэтому не отводил глаз от мутного клубка над фигуркой на шахматной клетке. Но постепенно контуры начали вырисовываться: сначала возникли две чудовищные когтистые лапы, изогнутые на манер лягушачьих, их тут же закрыл громадный чешуйчатый хвост Сета. Мощная выступающая грудина, огромный горб… голова все никак не вырисовывалась… В конце концов я потянулся и взял фигурку в руки. Металл был холодным и тяжелым.

Мир вокруг будто поразило полное безмолвие. Думаю, если бы я кашлянул – мне бы отозвалось многократное эхо и пол-Зоны провалилось бы, к чертям, под землю. Тогда я провел ладонью по бурлящей голове, представляя образ. Кожа зашипела, боль пронизала ладонь… но, отняв ее, я поразился полноценности, законченности работы: на меня смотрел человеко-кровосос, из глаз его сочилась кровь. Тогда взяв фигурку покрепче, будто боясь, что она сейчас ускользнет из пальцев, я понес ее через половину доски и поверг вражеского ферзя.

– Шах.

В тот же самый момент точно такая же фигурка – один в один как мой ферзь – возникла на поле, где лежала золотая монета. Король и ферзь разных войск, стоя рядом, на соседних клетках, смотрелись – будто в зеркало и один из них сейчас должен умереть. Шахматисту предстояло съесть Шахматиста. Змея жалила себя за хвост.

– Змея… жалит себя за хвост… – раздался хрип. – Как же это я проглядел твой замысел?

Только тогда я поглядел на искаженное мукой, но все же веселое лицо противника, моего нового друга. Это были глаза того солдата, но притом – щупальца кровососа, складки кожи, скрывавшие переносицу… жуть, а не лицо. Ктулху, ни дать, ни взять. Ничего, он ведь может принимать любой облик. Так, дружище? Ты поправишься.

– Шах! – повторил я громче.

– Это не шах, мой друг. Это… он покрутил пальцами… как бы объяснить… Это Куу-Хар… нет, полностью этому слову нельзя звучать здесь. Час смерти и бессмертия, замерший миг… Именно в такой твой час я предложил тебе игру, именно к этому финалу пришла игра для меня. Мы с тобой квиты, ты выиграл свою жизнь обратно и получил в распоряжение мою судьбу. Я смиренно признаю свое поражение и прошу у тебя разрешения вернуть мне прежний облик.
– Пусть будет так. – Я старался говорить ровно и даже несколько торжественно. – Мне не нужна твоя судьба, возьми ее, взамен верни судьбу Рубца ему самому.
– Благодарю. К сожалению, это невозможно, Рубец теперь не в моей власти, его жизнь принадлежит Зоне и только ей. Он будет жить… но его судьба теперь предопределена. Предупреди его, пусть покинет Зону… но ты ведь знаешь ваше сталкерское упрямство. Мне действительно жаль. Ты великодушен… наверное тебе пора обратно, в мир живых.

Шахматист, лицо которого приобрело прежний вид погибшего солдата в комбинезоне и бюрерском плаще, жестом пригласил меня подняться. Только тут я заметил, что мы снова во дворе комплекса Агропрома, уменьшившись до обычных человеческих размеров. Стол стоял посреди огромной лужи крови, одной из нескольких, запечатлевших форму кровяных пятен на шахматной доске.

Провожая меня обратно, Шахматист продолжал беседу, чувствовалось, что ему хочется говорить и говорить, он ведь совсем одинок, даже в разговоре он обязан играть, притворяться, читать мысли. Он говорил ровно, практически без эмоций, будто гид или диктор, но почему-то ему хотелось высказаться. Он никогда не станет «лучше», никогда не сможет перестать забирать судьбы, отдавать тела и души Зоне. «Это любовь, как я думаю, ее наша с Зоной ипостась.» Так он сказал и у меня сжалось сердце. От ощущения чужого горя, неизбывного и не поддающегося измерению. Это, наверное, очень грустно: сидеть в одиночестве за шахматной доской и ждать подходящего игрока, одному пить не кончающееся ледяное пиво и смотреть в туманную закатную дымку, растянувшуюся над зеркалом Зоны. Зеркалом бытия, отражением множества опасностей и демонических желаний в одной чудовищной игре.

Он рассказал мне еще кое-что. Назвал свое имя, я не могу его выговорить, а если бы и мог… Кто знает, может от его произнесения, как от заклинания, действительно подпрыгнут горы.

Так, за разговором мы дошли до того места, где меня застрелили наемники, они до сих пор стояли в тех же позах, с оружием наизготовку, а их главный все еще держал приклад у плеча.

– Нет, ложиться обратно не нужно! – только сейчас голос Шахматиста приобрел прежнюю смешливую уверенность. Видимо он понял, что человек не хочет пользоваться властью над ним и он сам – действительно свободен. Никакого джинна и потертой лампы. Затем сказал те последние слова, которые я никогда не забуду.

– Сегодня ты сам видел и совершил чудо. Хорошее дело, оно тем уникально, что его нельзя опровергнуть или смешать с грязью. Ты был почти сверхестественным существом и распорядился властью достойно и правильно, мне это урок. Я понял кое-что, сталкер. Есть вещи, у которых нет антиподов. Например, кошмар, хотя бы сегодняшний. Что есть антипод кошмара? Не слабоумие же. Счастье? Попробуем отличить его от слабоумных фантазий… Сказка? Но ведь это же – СКАЗКА! Чудо? Ты даже не представляешь, какими разными бывают чудеса, у тебя просто не хватит воображения на осознание чуда. Я видел как человек только что перешагнул грань и совершил невозможное. Чудо, это – бессознательное, присущее людям, у вас просто не хватает осознания, чтобы попросить что-то взамен. Но за вознаграждение чудо чудом быть перестает, хотя… важно ли это такому как ты. Может быть, у меня так когда-нибудь тоже получится… хотелось бы. Может быть, мне просто нужно попробовать иногда приходить к людям не за игрой?

Попросив меня подождать, Шахматист подошел в группе наемников, коснулся каждого рукой, крикнул что-то, полы его плаща разметались, вместо человеческой фигуры на этом месте появился огромный вихрь, который унес тела наемников. Ну, а если они были еще живыми – им же хуже. Интересно, сеанс одновременной игры мастер практикует? В вихре исчез и сам мой новый друг.

И тотчас раздался громкий щелчок шахматных часов. И снова подпрыгнули холмы вдалеке. Земля начала трястись, ушла из-под ног…

В общем, я очнулся от пинка сапога. Надо мной стоял похищенный, было, наемниками генерал и целился в мою голову из пистолета. После напряженной минуты выяснения отношений, я помог ему забинтовать рану, затем мы вытащили обгоревший труп солдата из уазика. Подумав, я решил не сопровождать служивого на базу, а, улучив момент, сиганул в кусты, когда на дороге уже показалась вызванная патрульная машина. Впрочем, за мной погони не было. Среди людей иногда встречаются генералы, но и среди генералов есть несколько людей. Он, я так думаю, до сих пор гадает, что случилось. На него напали из засады, ранили самого, убили водителя, потащили… И – вдруг все разом кончилось, он – посреди дороги и какой-то доходяга рядом, без сознания… Может быть он меня элементарно испугался. Зона – место такое. Иногда пугает.

Ну, а что касается меня, то в рюкзаке я нашел некоторое вознаграждение… артефакт, ранее незнакомый. Он хорошо затягивает раны, проверял. А еще в кармане я обнаружил большую золотую монету. С нее стерлось практически все изображение, однако на одной стороне отчетливо просматривается лик получеловека-полуспрута… или кровососа… Или Ктулху. В общем, монета явно очень старинная и на ней почти ничего не разобрать. Возможно, она древнее мира. Этого мира. Звери меня больше не трогают, вот так. Артефакты с неба не падают дождем, но иногда везет, особенно на закате. И с тех пор мне кажется, что дождь в Зоне пахнет пивом.

А еще, говорят, с некоторых пор в Баре видят странного сталкера. На нем бюрерский плащ и на плече у него очень старая и редкая автоматическая винтовка. Он всегда заказывает пиво с ледника, всегда делится едой, аптечкой, сигаретами, но избегает играть в азартные игры. Всегда смотрит, интересуется ставкой, но никогда не играет. Удивительный человек для этих мест. Никто не знает, откуда он пришел и куда уйдет. Но когда жмешь ему руку – всегда ежишься. То ли от холода в пальцах, то ли от улыбки, то ли от эха, с которым его голос отражается от бетонных стен. То ли от шрама через все лицо и второго – на шее.

© Дмитрий Гурыч, 2010