Гурыч

Дикость дикостью, но душу человеческую никакая нежить не выкалит. Душа, она всегда болеть будет, человек так устроен. Даже если теряет человеческое. Иной раз вспоминать больно, но что было — то было. Но некоторые души так и остаются чистыми, навечно.

Даже здесь, на Кордоне есть свои достопримечательности. Возьми хоть заброшенную фабрику. Вот что ты там видел? Голые стены, кирпич крошится местами, дырки от пуль да пяток собачьих трупов прибавляется каждый день. Ты хоть знаешь, что за фабрика-то? Согласись, место странное для фабрики — в чистом поле почти. Да и помещение не очень большое, странно. Не то, что на Баре и на Янтаре, вот там да, чувствуется: фабричные корпуса.

Это не сталкерская история. Необязательно рассказывать непременно об ужасах Зоны, верно? То, что происходило на этом месте – было здесь всегда, насколько хватает памяти. Можно считать, что «это» тоже, в каком-то смысле, притянуло сюда Зону. Считать можно все, что угодно. У идиотизма и заблуждений нет ни тормозов, ни границ. А я просто расскажу историю. Она – просто о том, что было. До Зоны. Кому не интересно – валите к другому костру.

Фабрику эту построили еще при Александре Первом, тракт тут был, а на пустыре, что за фабрикой — пересыльная тюрьма. Ничего особенного: бараки, зимнее каменное здание с карцером и службами, две сторожевых башни с особыми усиленными камерами и каланча, забор с колючей проволокой. Тюрьму ту — редчайший случай — сломали потом, до камушка разнесли. И десятка лет не прошло. Обычно такие здания берегут столетиями, да так и строят — на века, задорого. А тут вот пришлось ломать. А фабрика осталась. А знаешь, что делали здесь? Ну, сам представь: тракт, тюрьма — пересыльная. Небольшое помещение, только чтобы пару примитивных станков да пресс поставить. Кандалы тут делали. Да прямо на месте, видать, ссыльных в них и одевали.

Обычно тюрьмы строили вольными руками — потому что сидельцы или мужичье подневольное и работали похуже и раствор норовили «пропесочить» — песка добавить побольше, чтобы, значит, легче было его выкрашивать, когда пролом для побега готовили. И тут так же получилось: начали строить вольные. Дорого было, но тюрьма есть тюрьма, денег не жалели.

Сначала, как водится, вырыли котлованы под фундамент, по тем временам сравнительно небольшие ямы, но и того хватило — нашли кладбище. Точнее, не кладбище, а несколько могильников, человечьи кости в них, а самих могил нет, бурьян в метр высотой был на том месте. Понятно, что не простые могилы. Стали спрашивать. Поначалу местное мужичье отмалчивалось, а потом все же выведали, как урядник с десятком полицейских нагрянул, да пообещал самих мужиков по этапу отправить.

В общем, нечистое место, кого там только не хоронили. Конокрадов — неподалеку у них логово когда-то было, там вся шушера с губернии, всех наций. Ну всех допекли, мочи не стало! Так однажды несколько деревень их хутор окружили, да и подожгли, а тех, что выскакивали из огня — убивали на месте. Всех порешили, да и закопали тайком, а хутор пожгли до конца и тоже закопали — золу то есть. Еще воров, насильников, самоубийц — туда же. Ведь проклятое место, значит – всякой погани здесь и лежать. Не плодить же поганую землю, вот и свозили дурных покойников со всей округи. В общем, всякого гнилого сброда тут человек с тыщу закопали. А может и больше.

Строители как про то кладбище узнали — тут же заволновались и работу бросили. Не надо, мол, ни денег, ни вольностей, только бы отмыться от земли поганой. Никто не остался. Тогда — делать нечего, прислали солдат, но у тех тоже не заладилось. Вроде как некоторые из них с ума сходили, за оружие хватались, товарищей своих убить. Короче, убрали солдат, завезли холопов — крепостных, недоимщиков, которые вроде вольные, а под кабалой ходят — тех тоже. Пообещали, что долги им простят и вольную дадут, всем без исключения. Барин у них был — Василий Петрович Морокин, граф, вроде, одна фамилия чего стоила. Ему хоть и заплатила государственная казна, да мало показалось, ну и лютовал он нещадно. Кормили работников плохо, били почем зря, а как до денег подушных дошло — семьям-то тоже надо жить на что-то — тут и смерти пошли. Ну, мужички и решили, хватит, мол. Учинили бунт, барина пожгли, а самого, говорят, изловили и повесили на суку дерева, прямо рядом с пустырем, убили и всех из челяди, кто сопротивлялся. Снова прислали солдат, на этот раз бунт подавить, да мужики тоже где-то ружья нашли, говорят, что у контрабандистов и конокрадов тут тайник был, оттуда ружья и вынули. В общем, подтянули пушки, регулярные части и покрошили мужиков в сечку. Но медалей за такую войну не давали, а трупы мужиков закопали поодаль, на этом же пустыре, рядом со стройкой. Тоже вроде как преступников, казненных без суда.

Ну, понятное дело, не бросать же дело! Строили тюрьму все-таки сидельцы, других не нашлось. И построили. Тюрьма не пустовала, благо этапных было вдоволь. Но странности стали проявляться почти сразу же. Надзиратели здесь были лютые, зверели прямо на глазах. Уголовники, те тоже добром не отличались, на ножи ставили кого ни попадя. В общем, отморозок на отморозке.

И пригнали как-то баб сюда, осужденных, все с красильной фабрики — утопили хозяина в горячей краске, за то, что насильничал. И одна из них — Аленой звали — приглянулась начальнику тюрьмы. Ну, запал он на нее, сил нет! Прочих отправили вроде, а эту оставили — он липовые документы сделал, что умерла она. Заточил в каземат и стал склонять, чтобы она евоной стала, настолько прикипел, что силой взять не смог. А она каким-то образом дала весточку на волю, жениху своему, что жива. Ну, тот и прибыл как-то, с друзьями-молодцами. То ли десяток, то ли два их было. И напали они на тюрьму, не испугались ни стен, ни ружей. Почти все погибли, но Ян — так звали парня смог освободить Алену, а потом они с двоими уцелевшими друзьями Яна заперлись в одной из угловых башен. Начальник тюрьмы, Хозяин то есть, рассвирепел: в тюрьме, к тому же, снова бунт начался. Часть узников сбежала, послали погоню. А башню Хозяин приказал поджечь. Говорят, огнем горело необыкновенным, пламя то в облаках отражалось и видно его было на таком расстоянии, что никак не возможно было, говорят, в самом Киеве зарево видели. Врут, наверное. А, может, не врут. Потому как в черном, прогорклом, поганом месте Любовь горела, не что-нибудь.

А еще говорят, что когда крыша башни рухнула, от нее в сторону пронеслись по воздуху несколько огненных волков, огромных, размером с теленка. А в башне не нашли ни кандалов, ни черепов — никаких признаков Алены и Яна.

Пожар потом перекинулся на другие здания, тюрьма выгорела дотла, заключенные, спасаясь от пожара, выворачивали камни руками — зря что-ли сами их на песок клали! Да и разбежались по всей губернии. Их и искать не стали. А Хозяина нашли через день в ближайшем перелеске — с перегрызенным горлом. Знающие люди говорили — волки постарались. То, что от тюрьмы осталось — камень, выбрали весь и вывезли на плотину. Она, говорят, тоже, бывает, с паводком прорывается, ну да это обычное дело. Место это разровняли, поп приезжал, кропил водой, был толк или нет — не известно. Но с тех пор не пахал никто эту землю и не рыл, трава на ней вырастает жесткая и поганая — у скотины кровь в молоке от нее, поэтому и ее сюда не гоняли.

А огненные волки, как говорят, и сейчас иногда появляются. Если очень плохой человек — убийца, например — по этой земле пройдет — они за ним на край света пойдут. И настигнут. А в округе иногда в разных местах надписи, вроде как кровавые, появляются. На окне, на стене, на кресте. Одно слово. Тема Пятак как-то прочел — «Уходи». В ту же ночь махнул через периметр и в мир ушел. А иной не слушается и за ним волки приходят, когда серые, когда и те, огненные. Убить их нельзя, они будто в воздухе растворяются. Но не отобьешься — разорвут.

А был один сталкер, тот прочел как-то на кресте — «Жизнь». И ушел на север, к центру Зоны. И жив до сих пор, говорят, нашел то, что искал. Покой или лучшую землю — не знаю. Вот так. Не знаешь, где найдешь, где потеряешь…

© Дмитрий Гурыч, 2009