Поп

Не, пацаны, вспоминать такое даже как-то жутко, ей Богу. Да, в Бога-то тут уверуешь, никуда не денешься. Вон, Филька-то Рубец вообще пить бросил и в отшельники ушел. Чо-чо, да ладно, наливай, расскажу. Эх, сальца бы еще…

Вот из-за сала-то все и началось. Да из-за Бога, точнее евойных, стало быть, портретов. В Зоне же целых церквей нету уже, кроме одной, той, что на болотах. Это сейчас там кабаны весь погост разрыли, а раньше огого! Иконостас знатный, дореволюционный еще, забор каменный в два метра высотой. Поп там жил, да странный какой-то: другие разбежались да побросали все, а этот остался один, без народу, без прихожан, без доходов, стало быть.

Да только слух потом пошел по Зоне, что поп дела поправил. И народ потянулся к храму, и сам поп не терялся: лечил кого-то, не разбирая мастей. В расклады и терки не встревал, никого не грузил своим, в общем, не трогали и его. Огороды развел. Нашим пацанам как-то два ведра помидоров да мешок капусты отвалил – за то, что они его от стаи слепых собак отбили. А Филька-то как раз и Андрей Потрох это все забирали, да и перетерли с ним базар-то. Скоротали ночку за костерком с водочкой, попили, похавали, погутарили. Поп, как оказалось то ли десантник бывший, офицер, то ли спецназовец какой. И не служил он в Зоне-то попом, а как все здесь грохнуло, он как раз из своих мотаний вернулся, то ли дембелем, то ли дезертиром. Ну, там у него полная связка пряников: Карабах, Сербия, Приднестровье… вроде даже и в Иране побывал. Или Ираке. Вернулся домой, в общем. А церква-то и стоит, никому не нужна. Он и стал в ней жить, документы себе где-то раздобыл, рясу, бороду отрастил. Набеги мародеров отбивал, что на иконы-то дорогие покушались. И вроде сана не принимал, а только было за что ему поклоны бить, сразу видать. Много греха на нем, точно говорю. В кровушке искупался по маковку в мотаниях по свету.

В общем, Филька вернулся в лагерь и подбил десяток пацанов – стрясти с попа кое-что. Обстричь барашка, что называется, только дело о свинине пошло, жирку, типа, поднакопилось, надо б помочь от стяжательства сокровищ на бренной земле. Сугубо для пользы бедности для святости! Ну, наши пацаны-то золотишко с окладов брать наотрез, грех, мол. А Филька им снова про сало, де там и свинарник есть, да большой, не убудет. Да и поскольку, дескать, поп не настоящий, то и не грех, вроде. Пошли, в общем, они, девять их было. Волыны взяли, понятно, но брать хабар хотели по-тихому.

Ушли и нет их. Дней через десять Филька объявился, один. В рванье каком-то, спина располосована, что твой матрас, рука обожжена, глаз кровью налился. Проспал сутки, да потом еще двое пил, не просыхая. Ни слова от него не добились, уже кончать за пацанов порешили. А Филька подсел к костерку-то, закурил, тут его и прорвало на голос: то гонором, то сипом, то криком – не остановить. Он все базарит, частит, потом затыкается что-то… молчат все. Трудно пересказать так же, как он мог, ну да попробую.

До церквы добрались без приключений. Даже с прибытком: кровососы у водокачки разорвали группу сталкеров доходяжных, в мешках нашли артефактов, тушенки, патронов немного — не бросать же. К забору подобрались, время рассветное, туман, самый сон. В общем, самое время для гостей. И вправду, свинарник оказался что надо, там именно свиньи, не плоти. Вован Фофан уже было ПБ достал, что б, значит, втихую валить пятачину, да Ваську Крюка со Смолой понесло таки на рыжье. Давай, говорят, посмотрим, что там внутри-то. Богу золота не нужно, а попа пужнем, ежели он там.

Филька с двумя корешами остался тушу освежевать. Только кровь выпустили, слышат: крик жуткий, будто нервы на раскаленный финарь наматывают. Бросили все, волыны достали и рванули к церкви. А там почти вилы уже: Синего и Ряху нашли прямо в дверях, мало что от них осталось, по рюкзакам узнали. В середине зала в паре метров над землей Крюка крутит, то в одну, то в другую сторону, то через голову, то обратно и все быстрее. Это он орал-то. А остальные все у дальней стенки будто к месту приросли, лица белые, глаза закатились. Ну, я Ваньку-то все раскручивает сила какая-то, сначала из него харч полез, потом кишки, а после и его самого разорвало в клочья. Жуть такая, что эх… И давит воздух, будто тьма какая-то сгустилась, волосы шевелятся, голову как будто в плечи вдавило. И голос в голове раздается «Оружие бросьте!» Ну а чем оно поможет-то теперь? Бросили. «Вон отсюда!» Филька с корешами только бросился к остальным, как голос снова: «Эти останутся здесь. Уходите или останетесь с ними!» И как будто пропало все.

Давить перестало, но Филька и те, четверо с ним, что пошли за рыжьем как статуи стоят, одеревенели, только ужас в глазах и слезы катятся, будто прощаются. А с улицы уже слышно сопение кровососов, с обрезами-то с ними не очень-то навоюешь, да и те голос забрал. Исчезли стволы. Филька и двое наших ломанулись к забору — пролом в нем есть на болота — а в проломе поп стоит, в руках у него шпалер. Что, говорит, сынки, мало вам добра было, за злом пришли? Так не ходите сюда больше, отлучаю вас. Но во имя человеколюбия вот вам… и кидает Фильке шпалер тот. Оказалось, SPAS, только особенный какой-то, весь как будто кристалликами мелкими покрыт, вороненый, но и светится как будто темно-темно-синим. И поп еще рюкзаки кидает, а те от крови промокли все насквозь. То, говорит, ноша ваша. Донесете до Кордона — снимется проклятие с вас. Кто умрет в пути — рюкзак его другой нести должен. А ствол, как к Кордону подойдете, бросите в Трамплин, там будет такой, особенный, светится белым. Тут будто туманом густым повеяло, рассеялся — нет попа.

Филька с корешами и рванул прямо через топь, кровососы-то уже выход к дороге отрезали. Кореша впереди плавун разгребают, Филька со шпалером прикрывает со спины. Говорит, лупил тот шпалер, будто не просто картечью, а вместе с ней из дула как какие-то искры летели и кровососов будто на части разрывало, а части дымились потом. Настрелял он их не меньше сотни, думаю, не врет. Нет ему смысла врать, после такого-то. Кровососы-то на запах рюкзаков шли, непонятно разве? Вот такая вот ноша, вовек поп охоту отбил у пацанов соваться к нему. Одного из них, Севу Кольта, топь забрала-таки, только и успели, что рюкзак с него сдернуть. А как до Кордона дошли и вправду — стоит Трамплин, светится изнутри. Ну, вроде как телепорт, только войти в него нельзя. А шпалер жалко бросать, чувствовалось, что никогда больше не держать в руках такого, но вроде как чувствуется и то, что не дойти с ним. Филька и бросил, SPAS немного полежал в Трамплине, а потом со вспышкой исчез. И Трамплин исчез.

Второго кореша, Николу Кабана, Филька потерял уже на Кордоне. Тварь какая-то его цапнула, то ли тушкан, то ли крыса, то ли змея, да в вену видать укус попал, Кабана раздуло за пару минут, мучился страшно, но недолго. Лицо почернело, завонял почти сразу. Филька его и хоронить не стал, побоялся. Да подумал, что в лагере ему не поверят. Бросил труп у фермы. Мы ходили потом туда, лежит, вонь страшная. И несколько дохлых слепых псов рядом, тоже от падали потравились, видать.

А в рюкзаках тех свинина оказалась. Мясо, сало. А в одном ухо человеческое, узнали его по серьге, Крюка это ухо. Так тошно всем стало, не хавать же теперь это сало, будто корешей своих есть собираешься… Мда, ну и похоронили это ухо вместе с салом и рюкзаками. Крест поставили. И вроде как рассказывают: вокруг креста этого иногда белесый Трамплин образуется, вроде как даже поговорить с ним можно, на вопросы отвечает: что было, что будет. Сам не проверял.

А через год я сам мимо церквы проходил. После Большого Выброса изменилось все на болотах. В церви пусто, двор разорен весь. Контролер рядом на болотах завелся, я его сам видел, в бинокль. Смола это, узнал я его. А за других ничего так и не известно, сгинули братки. Кабаны на погосте поселились, говорят, кровососы там каждую ночь. А поп, вроде, еще дальше от людей ушел, совсем отшельником стал. Рясу снял, иконостас спрятал, правда людей по-прежнему лечит. Да вроде, говорят, не один он теперь, целая бригада у него. Путь к центру Зоны ищут. Филька ушел в старый скит, где-то на Радаре. Тоже, вроде как, уверовал во что-то. Наши ходили к нему, говорит, что долг за ним, надо прощение у попа получить, потому тоже лечить стал, защищать сталкеров. А раньше ведь стрелял через одного. Да, судьба — не мячик, пнешь, не покатится. А уж коль она пнет…

Ну, давайте, что ль, помянем пацанов наших…

© Дмитрий Гурыч, 2009

Оставить комментарий